1000 Причин стать убийцей - Освобождённый от обременений личности

Первая сессия.

— Назовите то, что вам надоело, — сказала терапевт. Молодая, ухоженная. Не псих, не шаманка. Просто странно спокойная.
— Всё. Работа. Прогноз погоды. Овсянка.
— Отлично, — кивнула она. — Значит, с сегодняшнего дня мы меняем язык. Никаких привычных слов. Хлеб — это теперь "гум", боль — "флаз", начальник — "рыбень".
— Но...
— Никаких "но". Слова — тюрьмы. Привычка — это насилие. Придумайте себе новое имя к следующей сессии. Старое устало.

Он вышел с лёгкой головной болью и запиской в кармане:
"Пей воду задом наперёд. Откажись от смысла, обретёшь ясность".
Надпись была от руки, аккуратным женским почерком.

Вторая сессия.

Он пришёл с новым именем.
— Пусть будет... Крей.
— Хорошо, Крей. А теперь, пожалуйста, напишите письмо себе. Но от имени вашей обуви.

Он хотел возразить, но внутри что-то уже смещалось.
Письмо получилось странным. Обвинительным. Обувь ненавидела его.
"Ты ходишь, а я стираюсь. Ты — вверх, я — вниз. Ты вечно спешишь, а мне больно".
Терапевт похвалила. Сказала:
— Видите, как много претензий копилось к вам? Даже у ваших ботинок.

Третья сессия.

На стенах — распечатки с его фотографиями. Камера снаружи кабинета снимала его каждый раз, когда он входил.
— Посмотрите на себя. Кто вы? Реально вы — или образ, который тащите годами?
Он не знал, что сказать. Он узнал себя, но что-то в лице казалось не тем. Слишком ровная улыбка, как будто чужая.
— Сегодня вы будете играть роль кресла. Просто сидите. Молчите. Вас не существует.
Он сидел. Полтора часа. В тишине. Смотрел на светильник.
На выходе спросил:
— А в чём смысл?
— В том, что смысла нет, — сказала она. — Освобождение начинается с абсурда. Ты его боишься — значит, он сильнее тебя.

Четвёртая сессия.

Ему разрешили говорить только вопросами.
— Зачем вы пришли?
— А вы кто?
— Я уже был здесь?
— Я — это я?
— Мне плохо?
— Отлично, — кивала она. — Вы теряете устойчивость. Это и есть путь.

Он возвращался домой каждый раз с ощущением, что вокруг всё расплывается. Кошки мяукали неправильно. Люди в метро казались нарисованными. Еда не имела вкуса. Зеркало в ванной отражало какую-то версию его — не страшную, просто не совсем совпадающую с ним.

Пятая сессия.

Он пришёл в плаще, несмотря на жару. Внутри было ощущение, что границы тела размываются, и одежда — единственный способ удержать себя в форме.

— Сегодня вы будете смеяться, — сказала терапевт. — Без повода. Каждые три минуты. Даже если не хочется. Особенно если не хочется.
Она включила таймер.
Он не умел смеяться по заказу, поэтому начал с жалкой улыбки. Через три минуты изобразил хриплый смешок. На четвёртом цикле попытался издать что-то похожее на судорожный хохот. На пятом — разрыдался.
— Вот оно, — кивнула она. — Смех — это судорога души. Вы просто не знали, откуда она идёт.

Вечером он засмеялся на кассе в супермаркете, когда продавец попросил карту лояльности. Никто не понял шутки. Её не было.

Шестая сессия.

На столе стояли три предмета: пакет молока, плюшевый мишка и банка с пеплом.
— Выберите, кто из них ваш внутренний ребёнок.
Он указал на мишку.
— Почему?
— Он... похож. Я в детстве заикался и всегда смотрел в пол.
— Нет, — резко сказала она. — Ошиблись. Ваш внутренний ребёнок — вот.
И ткнула пальцем в банку.
— Его сожгли. Но вы продолжаете притворяться, будто он жив. Теперь поговорите с ним. Извинитесь.
Он не мог. Стоял, молчал. Плакал. Ушёл без слов.

В ту ночь он смотрел детские фотографии и не узнавал себя. Ни черт, ни взглядов. Только подозрение: может, он и правда умер тогда, в детстве?

Седьмая сессия.

— Сегодня вы будете собеседником своего холодильника. Он скажет вам правду, — заявила она, ставя перед ним металлическую коробку.
— Говорите с ним как с равным. Объясните, почему вы выбираете холод вместо тепла.
Он говорил. Долго. О том, как там — внутри — порядок, предсказуемость, белизна.
— А в людях — шум. Они портятся быстрее, чем еда.
Терапевт записывала. Потом спросила:
— Если бы вы могли залезть в холодильник и закрыться изнутри — сделали бы это?
Он не ответил. Но на следующей неделе купил себе большой белый шкаф, поставил в центре комнаты и стал в нём спать.

Восьмая сессия.

Терапевт принесла песочные часы и сказала:
— Переверните их. И пока песок течёт — говорите себе "я есть". Каждую секунду. Громко. До тех пор, пока не поверите.

Он устал на шестой минуте. Потом стал шептать.
На десятой минуте язык начал заплетаться.
На пятнадцатой — он сбился.
Терапевт остановила его.
— Видите? Ваше "я" исчерпывается быстрее, чем песок.
На прощание она сунула ему в руку песчинку.
— Это и есть вы. Носите её, пока не потеряете.
Он держал её в коробочке, подписанной: "Я, версия 1.0".

Девятая сессия.

В комнате были стены из фольги, тишина и камера.
— Вас будут снимать. Не делайте ничего, кроме как быть. Без привычек. Без выражения лица. Без слов. Просто... существуйте.

Он просидел два часа. Потом пересмотрел запись. Там был человек, похожий на него, но без воли. Без личности. Просто фигура, дышащая в пространстве.
— Это ваш идеальный образ. Чистый. Не замаранный вами. — Она включила запись ещё раз.
Он не мог оторваться. Там действительно не было ничего лишнего.
Пустой, как полость.

Десятая сессия.

Она не пришла.
В кабинете стоял стул и зеркало. На зеркале — маркером написано:
"Ты готов. Делай, что должен. Без вопросов".

Он сел. Посмотрел на себя.
Улыбнулся.
И понял, что этот человек — не он. Это пустой контейнер. Форма.
Старый "я" давно умер.

Он вышел из кабинета после десятой сессии. Дверь за спиной закрылась без звука. В приёмной никого не было.
Да и не должно было быть. Всё — завершилось.
"Ты готов", было сказано.

Он прошёл по улице, не оглядываясь. Мир казался слишком чистым. Как будто его заранее вымыли от смысла. Люди говорили, но слов он не слышал. Шум машин — как шелест бумаги. В небе не было облаков, только пустота, вырезанная в небе ножницами.

Он купил кофе, не чувствуя вкуса.
Сел на лавку, поставил стакан рядом.
Достал из внутреннего кармана коробочку с песчинкой. Открыл. Пусто.
Он понял: всё правильно. Всё совпало.
Пора.
Он встал. Пошёл.
Никуда.

Через две недели.

СМИ обсуждали инцидент.
Мужчина в метро.
Пассажир, напавший на другого — с улыбкой, молча, без видимой причины.
Улыбка была не злая, не безумная.
Она была... пустая.
Так улыбаются манекены.

Его арестовали.
Он не сопротивлялся.
На допросе отвечал вежливо.
Говорил, что он — не он.
Что настоящего его "дезактивировали".
Что он — всего лишь интерфейс.
Что "Крей" разрешил.

— Кто такой Крей? — спросил следователь.
— Образ. Освобождённый от обременений личности.
— Кто это придумал?
— Я. Не я. Она. Всё. Ничто.

Психиатры ломали голову.
Диагнозы не подходили.
Формально — вменяем.
Формально — спокоен.
Формально — преступник без мотива.

Он говорил:
— Всё логичное убивает. Я выбрал обратное. Это акт заботы о мире. Меньше смысла — меньше боли.

Через месяц.

В интернете появился форум.
Назывался "Абсурдотерапевты. Независимая практика".
Участники публиковали свои "упражнения":
"Разговаривал с плитой, пока не понял, что она моя мать".
"Перевёл своё резюме на язык криков".
"Сжёг все книги, кроме телефонного справочника".
"Сегодня я камень. Сказал это детям в детском саду. Они приняли меня".
Некоторые из них тоже носили песчинки в коробках.

Через полгода.

Был суд.
Он сидел в зале, как ученик. Внимательно, спокойно.
Прокурор говорил о насилии, о холодном умысле, о жестокости.
А он смотрел на лампу на потолке.
Ему казалось, она мигает в такт его пульсу.
В последнем слове он произнёс:
— Я всего лишь результат.
— Чего? — уточнил судья.
— Лечения. От смысла.

Через год.

Клинику закрыли.
Терапевт исчезла.
В документах — фиктивные данные.
На месте кабинета — кофейня.
Никто из посетителей не помнил, что здесь раньше что-то было.

Только один бариста иногда говорит, что по утрам, до открытия, на стуле у окна сидит мужчина.
Смотрит в пустоту и гладит коробочку, в которой, возможно, лежит песчинка.
И улыбается.
И бариста улыбается в ответ.
Потому что он тоже прошёл десять сессий.