Страшилка

– Да, над этим мразь особо постаралась.
Сказал Козырьков, глядя на до ужаса искромсанное тело Толика. Убийца бросил его недалеко от указателя на Лосиный остров.
– И за что он его так?..
Спросил Козырьков у Бакиева.
– Ну, а сам не видишь? Стон айленд, адидас, в анальном отверстии перочинный ножик по толстую кишку, во рту грязь и сигареты. Явно был гопник. Как его там?
– Анатолий Петренко. 17 лет. Жил в Люберцах, держал южную часть городка, с Солнцевской шпаной хорошо знаком. Наркоман и алкаш. Но зато мастер спорта по боксу и кандидат в мастера по самбо.
– 17 лет? Он выглядит на все 20! Боксер, еще и подкаченный. Даже не представляю себе, с каким зверем нам предстоит встретиться. Ладно, хрен с этим зверем. Осмотри местность вокруг, может, найдешь что.

В мире было так много боли и страданий, что с каждым днем слезы людей становились все гуще и шире. Каждый переживал свою утрату, каждое сердце било тревогу от боли — от личной, социальной, глобальной. Люди теряли близких, свои мечты, свои надежды. Когда рушились дома, исчезали идеалы, и каждый шаг приносил боль, что делать с этим? Ответ оказался неожиданным — слезы. Множество слез.

Сначала это было незаметно. Одни плакали в одиночестве, другие — с кем-то рядом. Плач был тихим, как шепот, почти не слышным, если не прислушиваться. Но чем больше страданий, тем сильнее становился этот звук, до тех пор, пока не охватил весь мир.

Люди начали плакать с утра до ночи. Их слезы заполняли улицы, дома, поля. Боль проникала в каждую клеточку их существования, и они не могли сдержать свой плач. Плач становился все громче, слезы лились рекой. Со временем эта река стала растекаться, занимая целые континенты.

В маленьком городке, затерянном среди густого леса, жил-был тихий и замкнутый мальчик по имени Артём. У него была одна странность - он панически боялся вида крови. Даже крошечная капля красного, будь то разбитая коленка или случайный порез на пальце, заставляла его бледнеть, а затем падать в обморок, словно его сознание отключалось, спасая его от ужаса.

Но всё изменилось.

Однажды вечером, когда Артём возвращался домой через густую тьму леса, он услышал шаги. Медленные, размеренные, словно кто-то не спеша следовал за ним. Мальчик обернулся, но никого не увидел. Только тени, которые тянулись к нему, как щупальца. Он ускорил шаг, но шаги за спиной тоже участились. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. И тогда он увидел Его.

Трепещущее чувство страха пронзило каждую клеточку моего тела, когда я вдруг услышал едва уловимый шорох снаружи, а затем приглушенное рычание, доносящееся откуда-то рядом с моим окном. В следующий момент раздался мягкий, но отчетливый звук когтей, царапающих стену дома.

Ощущая себя маленьким ребенком, не способным справиться со своими эмоциями, я инстинктивно нырнул под теплое одеяло, пытаясь укрыться от этого ужасающего звука. «Как глупо, взрослый человек прячется под одеялом...», — промелькнула мысль в голове. Но почему? Что могло заставить это существо прийти сюда, именно ко мне?

Каждую ночь я замечал его темную фигуру, мелькающую перед окном. Когда монитор компьютера немного освещал комнату своим слабым светом, я мог видеть блеск его острых клыков. Однако экран внезапно потух, компьютер перешел в спящий режим, оставив меня одного в полной темноте.

Меня зовут Андрей. С виду я – обычный человек: высокий, сдержанный, образованный. Но есть во мне то, что я долго не мог признать даже перед самим собой – я ненавижу женщин. Не в том смысле, что желаю им зла или причиняю боль. Нет, моя ненависть – тихая, холодная, незаметная. Она живет внутри меня, разрушая изнутри, но редко проявляется на поверхности.

В детстве у меня были сложные отношения с матерью. Она была властной женщиной, всегда стремившейся держать все под контролем, в том числе и меня. Она хотела, чтобы я был идеальным сыном, соответствовал всем ее высоким стандартам, но при этом совершенно не считалась с моими желаниями. В каждом моем поступке она искала недостатки, указывая на них с холодным упреком. Я рос, чувствуя себя слабым, неспособным оправдать её ожидания. Это чувство преследовало меня всю жизнь.

Став взрослым, я понял, что в каждой женщине вижу свою мать. Каждый раз, когда я встречал кого-то, вместо радости и волнения я испытывал раздражение и презрение. Снаружи я был обходителен и вежлив, но внутри всё кипело от отвращения.

Жил-был старик, у него было два сына: один был умён, смышлён и мастер на всякое дело, а другой был и туп, и бестолков, и не мог научиться никакому ремеслу. Кто, бывало, ни посмотрит на него, все в один голос говорят:
- Ну уж наделает он бед своему отцу!

Надо ли было сделать какое дело, всегда старшему приходилось за это приниматься, но когда отец посылал его по каким-нибудь делам поздно вечером, или когда дорога вела ночью мимо кладбища или другого какого-нибудь места, наводящего страх, тогда только умный сын обыкновенно говорил:
- Ах! Нет, отец, я не пойду туда! Я дрожу от страха, как только подумаю о том.

Он говорил, что дрожит от страха, потому, что трусил. А то, бывало, по вечерам станет кто-нибудь рассказывать разные истории, от которых мороз по коже подирал, и волосы дыбом становились, тогда слушатели часто кричали: «Ах, как страшно! Мы дрожим от страха!».

В комнате верхнего этажа пустующего дома, в той части Сан-Франциско, которую называют Северной стороной, лежало тело человека, покрытое простыней. Было около девяти часов вечера; комната тускло освещалась одной свечой. Несмотря на теплую погоду, окна были закрыты и шторы спущены, хотя не принято затруднять доступ свежего воздуха к покойнику.

Обстановка комнаты состояла всего лишь из трех предметов - кресла, небольшой этажерки для книг, на которой стояла свеча, и длинного кухонного стола, на последнем и лежало тело человека. Все эти предметы, так же как и труп, были, по-видимому, только недавно внесены в эту комнату. Наблюдательный человек заметил бы, что ни на кресле, ни на этажерке, ни на столе не было ни пылинки, в то время как весь пол комнаты был покрыт густым слоем пыли, а в углах стен висела даже паутина.

Под простыней можно было различить контуры тела и даже резко заостренные черты лица: эта заостренность черт считается свойственной лицам всех вообще покойников, но на самом деле она характерна только для умерших от изнурительной болезни. Судя по тишине, царившей в комнате, можно было заключить, что она не выходит на улицу. Действительно, перед ее окнами возвышалась только скалистая стена, в которую упирался задний фасад этого выстроенного на косогоре дома.

Я боюсь, что однажды проснусь, а рядом чей-то труп или, что ещё хуже, труп того, кого я очень хорошо знаю.
Я боюсь, что даже не буду помнить как совершил убийство. Это будет стерто с моей памяти.
Я не буду знать, что мне делать дальше. Я не захочу сообщать об этом в полицию. Что я им скажу? Мной было совершено убийство, но я не помню как?
И избавиться от тела у меня не получится. Как это сделать? Не разрежу же на куски его в самом деле, смелости, духа не хватит такое сделать.

Допустим, труп будет закопан на моем участке или где-нибудь в лесу. Допустим, его даже никогда не обнаружат. Как я буду спать? Совесть в прямом смысле будет грызть меня как какой-то бешеный пёс.

Ну вот, опять... На этот раз что-то определенно шевельнулось. Это было очень коротко, но краем глаза ты что-то увидел. Но подожди! Все двери заперты, домашних животных нет, а твои родители вернутся домой только в 10. Такого не может быть, чтобы что-то двигалось! Это просто твое воображение берет верх над тобой.

Сидя в одиночестве в своей комнате, где единственным источником света является монитор компа, ты несколько минут смотришь в темноту. На всякий случай. Теперь ты чувствуешь себя глупо. О чем ты думал? Конечно, там ничего нет! Тебе что, 6 лет?! Возвращайся к тому, что ты делал.

Через 15 минут ты готовишься лечь спать. Ты уже в ванной. Занавески тихонечко сдвигаются. Подожди... нет... Перестань себя пугать! Это просто гиперактивное воображение, заполняющее твою голову тем, чего на самом деле нет!

Когда ужас на девку накатит...
Когда у тетки истерика начнется...
Человек разумный заканчивается.