Нерождённый

Здесь царило запустение. Трещины, словно паутина, оплетали стены и потолок, а облупившаяся краска и штукатурка осыпались, обнажая серую, безжизненную основу. Свет проникал лишь в определённые части квартиры, создавая островки тьмы и света, подчёркивая общую картину упадка. Батарея, подключённая к электричеству, излучала слабое тепло. Рядом с прямоугольным треугольником, напоминающим о забытых уроках геометрии, виднелись светло-зелёные числа на циферблате: «72». При переключении они показывали температуру, влажность воздуха и атмосферное давление — безмолвные свидетели ушедшего времени. На кухне гора немытой посуды в раковине казалась монументом пренебрежения. Как давно он не был у себя дома? Этот вопрос, занозой, впился в сознание.

Он зашёл в ванную комнату, повернул ручку в форме креста, но вода не потекла. Пустота. Две комнаты на первом этаже были заперты, их тайны оставались всё ещё нераскрытыми. Его раздражало непрерывное гудение и исходящий откуда-то с чердака скрежет — звуки, которые, казалось, проникали в самую душу, напоминая о неумолимом течение времени. В гостиной работал потолочный вентилятор, его лопасти медленно вращались, гоняя по комнате пыльный воздух. В комоде у двери в свою комнату он нашёл небольшой ключ, но он был весь в мазуте. «Испачкан смолой. Интересно, отчего он? Воды нет, надо подумать» — Пронеслось в голове.

Неожиданно из-за стены справа донёсся трёхкратный стук. Дилан подошёл ближе и постучал в ответ. Ничего. «Проверить бы стены — может, одна из них полая» — Мысль, пришедшая сама собой, подзаряжала его.
В остальных комнатах и гостиной стук в стене был глухим, словно удары по плотной, непроницаемой материи. Но в родительской комнате, когда он зашёл в раздвижной шкаф, прислонившись к его задней стенке, и постучал, звук отличался от остальных. Он был более звонким, с лёгким эхом, будто за ним скрывалось пустое пространство. Сердце Дилана забилось быстрее, предвкушая разгадку.
«Надо спуститься в кладовую и найти что-то, чем можно будет пробить стену» — Решил он, чувствуя, как в нём пробуждается давно забытое чувство цели.

Спуск в кладовую был отдельным испытанием. Скрипучие ступени, прогибающиеся под его весом, вели в сумрак, где воздух был ещё более плотным и затхлым, пропитанным запахом старой древесины. В тусклом свете, пробивающемся сквозь единственное, затянутое паутиной оконце, он начал осматриваться. Среди скопища забытых вещей — старых чемоданов, покрытых пылью, сломанной мебели, ржавых инструментов — его взгляд остановился на небольшом молотке. Его рукоять была обмотана истёртой кожей, а металлическая головка покрыта слоем засохшей грязи и ржавчины. Он был не тяжёлым, не внушительным, хотя, может, когда-то и мог быть создан для того, чтобы разрушать. Не-а, не подходит.

У входа в кладовую, простирался похоронный венок, лежали останки лета — наглухо загнивающие тыквы, их оранжевая плоть, некогда полная жизни, теперь источала сладковато-кислый запах тлена, а рядом, с потемневшей, сморщенной кожурой, покоились дыни, их мякоть, превратившаяся в липкую, тягучую массу, просачивалась сквозь трещины, привлекая рой мелких, назойливых мух, и налетевшие мошки, которые поживились гнилостным лакомством, пожирая как пульпу, мягкую ткань. Воздух был густым, пропитанным ароматом разложения, тяжёлым и удушливым, как предчувствие беды.

Дилан, сгорбившись, пробирался между стеллажами, заставленными пыльными, забытыми вещами, доносившийся шорох, негромкий скрип под ним отдавался в его сознании эхом тревоги. Его пальцы, дрожащие от холода и страха, нащупали холодный, шершавый металл — топор. Из-за возвышающихся витиеватых труб над головой, пришлось расхаживать гуськом, вприсядку. Вот он, надёжный инструмент, который стал его временным спутником в этом мрачном лазе. С каждым ударом и треском гипсокартона, он прорубал себе путь сквозь преграды, создавая проём во весь рост в стене, ведущей в родительский шкаф. Как древесина стонало, сопротивляясь, но упорство Дилана было сильнее. Пришлось вторично пригнуться, проползти под низко свисающими трубами, их ржавая поверхность холодила кожу, оставляя на ней липкий, неприятный след.

Он шёл вперёд, вглубь неизвестности, повторный шаг давался с трудом, словно он ступал по вязкой, чёрной жиже. Когда он захотел свернуть налево, из-за угла, словно призрак, мелькнула тень. Дилан вздрогнул, сердце его забилось в бешеном ритме, отдаваясь глухим стуком в ушах. Непонятная фигура, сотканная из мрака, исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив после себя лишь ощущение ледяного присутствия, взгляд, пронзающий насквозь, смотрящий за ним из-за угла.
«Что за чертовщина?» — Прошептал он, голос его был хриплым и дрожащим.

Пройдя ещё дальше, он оказался в помещении, где возвышались странные сооружения, их металлические корпуса были покрыты слоем пыли и паутины, а на них зияли пустые места, где должны были быть вентили. Нужно было всего два, чтобы активировать подачу воды, но найти их оказалось непросто. Выбравшись из этого подвального подземелья, он поднялся по узкой, скрипучей лестнице на второй этаж, где воздух был чуть чище, но мрак оставался таким же плотным. Чуть свернув направо, он снова начал подниматься по ступенькам, ведущим куда-то вверх, в ещё большую для него неизвестность. Как давно он не был в родительском доме. В одной из комнат, затерянной среди теней, стоял большой, грузный шкаф, его дверцы были плотно закрыты, храня в себе вековые тайны. Его пальцы, снова дрожащие, нащупали острый край канцелярского ножа. С его помощью он принялся разрезать плотные картонные коробы, их содержимое было скрыто от глаз. В одном из них, среди обрывков старой бумаги и столетних тряпок, удалось найти чёрный вентиль. Он подошёл лишь к левой части сооружения в подвале, оставив правую часть без изменений. В этот момент Дилан вспомнил про чердак.

Он поставил один из коробов на пол и, обречённый, взобрался по шаткой стремянке на чердак. Повторяющийся скрип дерева под его весом отдавался в тишине, как предсмертный вздох. Чердак встретил его затхлым воздухом, пропитанным запахом старой древесины и забытых воспоминаний. Лучи света, пробивающиеся сквозь щели в крыше, выхватывали из полутьмы лишь пыльные силуэты, придавая им зловещие очертания. На полу, слева, лежал оранжевый вентиль, тускло отражая скудный свет. Рядом с ним, как награда за его поиски, висела картина с изображением Римской империи. Величественные колонны, величественные статуи, всё это казалось далёким и чуждым в этом царстве запустения. Слева от картины, притулившись к стене, стоял терминал. Его экран был тёмным, безжизненным, но Дилан чувствовал, что именно там кроется ключ к разгадке.

«Интересно, что за ней? Надо узнать код». — Прошептал он, его голос был едва слышен в этой гнетущей тишине. Он подошёл к терминалу, его пальцы, все ещё дрожащие, коснулись холодной поверхности. Он знал, что код связан с картиной, но как? Что именно нужно было найти? Или не с картиной?

Его взгляд скользнул по изображению. Легионеры, императоры, триумфальные арки. Хм. Всё это казалось бессмысленным, пока его внимание не привлекло одно место. В углу картины, едва заметная, была изображена маленькая фигурка. Она стояла на фоне разрушенного города, её лицо было скрыто тенью. Но Дилан почувствовал, что именно в этой фигурке кроется ответ. Тряхнув головой, глаза чуть округлились, и он замер на месте, приоткрыв рот. Фигурки в углу не было. Игра света? Иллюзия обмана? Банально, показалось? Наверное, он попросту устал. Снова посмотрел на терминал. Цифры, буквы, символы — всё это казалось бессмысленным набором знаков. Но вдруг, словно вспышка молнии, его осенило. Он взглянул на картину снова, пытаясь найти хоть какую-то подсказку. Немой человечек, ложившийся на полотно ускользающей тенью, он ведь был здесь, в углу. Или его не было вовсе? Может, воображение разыгралось?

Спуск по скрипучим ступеням первого этажа был для многих привычным ритуалом, предваряющим очередную порцию гнетущей тишины старого дома. Он шагнул на кухню, где воздух был пропитан запахом затхлости и едва уловимым привкусом чего-то металлического. Внезапно, за его спиной раздался глухой удар, сопровождаемый треском. Обернувшись, Дилан увидел на испачканном линолеуме обломки старинной рамы и винтажную картину, некогда украшавшую стену. Пожелтевший холст, покрытый паутиной времени, теперь лежал лицом вниз, словно отвергнутый свидетель чьих-то давно забытых тайн.

Он осторожно поднял полотно. Сзади, на пожелтевшей бирке, выведенные выцветшими чернилами цифры: «75-92». Нечто в этой комбинации пробудило в нём смутное предчувствие, отголосок чего-то, что он уже знал, но не мог ухватить. Тяжесть картины в руках казалась неестественной, словно она хранила в себе не только краски, но и груз прожитых лет. Дилан, ведомый инстинктом, вернулся на чердак. Там, слева от обширной, сочной по цветовой гамме картины, виднелся небольшой по размерам терминал, его экран тускло мерцал в свете одной единственной лампочки в люстре. Он ввёл цифры «7592». Квадрат на терминале вспыхнул зелёным, подтверждая правильность кода, открывая путь к следующей загадке.

Сняв картину с чердачной стены, Дилан обнаружил за ней нечто более весомое, чем художественная ценность. Там был закреплён пистолет, его холодный металл казался чужим в этой атмосфере ветхости, и ключ, инкрустированный блестящим камнем, легонько свекрнёт в переливах лучей, ведущий ко второй запертой комнате. Он забрал ключ, ощущая его вес в ладони, предвкушая, что он может открыть.

Вторая дверь, расположенная на первом этаже, была светло-бежевой и неприступной. За ней скрывался сейф, требующий пятизначного кода и ключа, который, был испачкан смолой. Сразу же подумал о нём. Вдруг подойдёт? Он вспомнил о кладовой, где, среди прочих припасов, хранились чистящие средства. В чайнике, к счастью, была вода. Поставив его на газовую плиту, Дилан дождался, пока вода закипит и чайник начнёт свистеть, выпуская струйки пара. С помощью горячей воды и едких очищающих средств он принялся отмывать найденный ключ. Смола, въевшаяся в металл, поддавалась медленно, оставляя на пальцах липкие следы, но в конце концов ключ обрёл свой первоначальный блеск.

Справа от гостиной находилась комната, отделённая от основного пространства лишь отсутствием арки и двери, намекая на свою полузаброшенность. Дилан вошёл туда, надеясь найти подсказки, которые могли бы раскрыть код к сейфу. На телевизионной тумбе лежали несколько кассет, их даты были стёрты, но на одной из них красной ручкой было сделано примечание: «Нужно перевернуть (используй зеркало)». Дилан аккуратно отклеил полоску с названием и датой с одной из кассет. Поднеся её к зеркалу, он увидел, как цифры «597» отразились, перевернувшись в «264». На другой кассете дата была стёрта полностью, и ему пришлось напрячь память, пытаясь вспомнить, что же там могло быть.

Вернувшись к сейфу, ввёл цифры «26418» и вставил отмытый ключ от смолы. Механизм щёлкнул, и тяжёлая дверца сейфа подалась, открывая взору содержимое. Там, среди пыли и забвения, лежал оранжевый вентиль, его яркий цвет казался неуместным в этой мрачной обстановке, и ещё одна кассета, её поверхность была гладкой и девственно чистой, без каких-либо отметок.

Дилан взял вентиль, ощущая его холодную, скользящую поверхность. Он знал, что этот вентиль связан с подвалом, местом, куда он ещё не решался спуститься, поскольку хотел немного передохнуть, окутанным более плотной завесой тайны. М-да, и снова в подвал, где он кого-то, точно видел. Новая кассета лежала в его руке, немой вопрос, требующий ответа. Он вернулся в комнату, что находилась параллельно с зеркалом в прихожей, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, возможный, намёк на стёртую дату. Он перебирал кассеты, вглядываясь в стёртые надписи, пытаясь уловить хоть что-то знакомое. Его взгляд остановился на одной из них, на которой, помимо стёртой даты, была едва заметная царапина, напоминающая букву «L».

Последний вентиль, холодный металл которого обжигал пальцы, был закреплён на сооружении. Пробитая им стена, ведущая в сырой, пахнущий плесенью подвал, теперь была под его контролем. Несколько резких поворотов вправо, и с глухим шипением, словно вздох облегчения, вода хлынула в квартиру. Это было не просто возвращение удобства, это было возвращение к жизни, к той иллюзии нормальности, которую он так отчаянно пытался восстановить.

Он вышел, оставив позади гул водопроводных труб, предвещающий новую эру в этом заброшенном убежище. Шаги его были тихими, почти бесшумными, по скрипучим половицам, которые, казалось, стонали под его весом. Прошёл, словно призрак, в комнату справа от гостиной, где царила мгла, пробивающаяся сквозь пыльные стёкла окон. Воздух здесь был спёртым, пропитанным запахом старой бумаги и забытых воспоминаний.

В видеомагнитофон он вставил кассету, найденную им в сейфе. Механизм с жужжанием подхватил плёнку, и на экране, из глубин забвения, начало проступать изображение. Оно рябило, отражаясь полосами, как поверхность тёмной воды, потревоженной невидимым течением. Плёнка была зернистой, сама ткань времени истончилась, пропуская сквозь себя лишь отголоски прошлого. И тогда, из этого вакханалия помех, раздался голос. Тихий, приглушённый, меняющийся, прямо эхо из другого мира.

«Я понимаю, милый, ты не хотел этого делать». — Прозвучало, и в этих словах была такая нежность, чувствовалась всепоглощающая печаль, что сердце Дилана сжалось. Голос был до боли похож на мамин, на тот голос, который он помнил из раннего детства, до того, как мир стал серым в пределах четырёх стен осточертевшей благодельни.

«Мы усыновили тебя, когда ты был маленьким». — Она замолчала, и в этой паузе уместилась вся тяжесть их общей судьбы. Дилан напрягся, пытаясь уловить каждую интонацию, едва слышный вздох. Он часто видел синяки и побои на её теле, следы невидимой борьбы, которую она вела. Отец не был для него авторитетом, скорее, воплощением страха, тёмной фигурой, отбрасывающей длинную тень на их хрупкое счастье.

«И отец не был для тебя авторитарным, но... Мы испугались». — Помехи усиливались, искажая слова, словно пытаясь скрыть их истинный смысл. Испугались чего? Чего они боялись так сильно, что это привело к такому исходу?

«Сделал то, чего не должен был, поэтому и не помнишь об этом, перестав принимать таблетки» — Слова пронзили его, как острые осколки стекла. Таблетки. Он не помнил их, маленькие, белые, которые мать давала ему, когда он чувствовал себя плохо. Но почему они были связаны с этим? Или же не хотел вспоминать?

«Ты просто забыл, Дилан. Забыл как убил своего отца, пытаясь защитить меня от него».

Мир вокруг рухнул. Убил? Отца? Его собственный отец? Это было немыслимо, абсурдно. Но голос матери, дрожащий от сдерживаемых слёз, звучал так убедительно и искренне. Нет, этого не может быть.

«Он говорил, что ты не должен был рождаться, что мы жалели, что усыновили тебя, но это не так. Ты всё ещё мой, и всегда будешь моим, пытаясь защитить и уберечь меня от того, кто терроризировал нас».

Её голос, прежде такой нежный, теперь звучал надломленно, словно хрупкое стекло, готовое рассыпаться от малейшего прикосновения. Дилан почувствовал, как по спине пробежал ледяной озноб, а в груди разрасталась пустота, холодная и бездонная. Убить отца? Защитить мать? Эти слова, ядовитые стрелы, вонзались в его сознание, разрывая тонкую завесу забытья, которую он так долго и старательно поддерживал.

Он смотрел на зернистое изображение на экране, на искажающееся лицо матери, которое было вылеплено из теней и боли. Вздох, громкий всхлип, пробивающийся сквозь помехи, отдавался в нём эхом, пробуждая давно похороненные страхи с чувством вины. Он помнил её синяки, помнил страх считывающийся в глазах, видимо, рассчитывая на то, что никто не заметит и не узнает, но никогда не связывал это с собой, с каким-то ужасным поступком. Он был ребёнком, беспомощным и испуганным, как и она.

Но теперь, когда эти слова были произнесены, а её голос, полный отчаяния и любви, раскрывал ему правду, он чувствовал, как его собственная реальность трещит по швам. Таблетки. Они были не для успокоения, а для забвения. Забвения того, что он сделал, чтобы защитить её. Защитить от кого? От отца, который говорил, что он не должен был рождаться? От человека, который терроризировал их?

В его памяти начали всплывать обрывки образов: тёмная комната, крики, запах крови, ощущение чего-то тяжёлого в руках. Обух? Удар тупым предметом? Блеснувшее лезвие ножа? Он пытался оттолкнуть их, но они, призраки, настойчиво пробивались через плотную пелену амнезии. Его руки дрожали, когда он потянулся к видеомагнитофону, чтобы остановить эту мучительную запись, но пальцы не слушались. Он был прикован к этому зрелищу, к внезапному для себя откровению, разрушающее его мир до основания. Это было неправдой.

Он был убийцей? Как он мог лишить жизни своего отца? И всё это время жил, не помня, но зная, что он — монстр, который защитил свою мать, совершив немыслимое. И теперь, когда вода снова текла в квартиру, иллюзия нормальности была восстановлена, он понимал, что это лишь начало. Начало кошмара, который он сам создал, и от которого, возможно, никогда не сможет убежать. Голос матери, теперь почти шёпотом, продолжал звучать в его голове, заклинание, привязывающее к прошлому, к его греху, и вечной вине. Он был её, и всегда будет принадлежать ей, но какой ценой? Ценой собственной души из забвения своей истинной сущности. И эта мысль была страшнее любой темноты.

Сознание Дилана, хрупкий фарфор, треснуло под невидимым, но сокрушительным давлением. Свет в некогда родном доме, теперь ставшем обителью кошмара, замигал, вырывая из реальности обрывки привычного. Всё вокруг сливалось в мутный, пульсирующий вихрь, лишая его ориентации в пространстве. Он шёл, спотыкаясь, ноги его, ватные, отказывались держать вес тела. Ладони, дрожащие и испачканные, скользили по шершавой, местами гладкой поверхности стен, отчаянно ища хоть какую-то опору в этой психоделики.

Внезапно, взгляд упал на собственную ладонь. Ярко-алая, она была покрыта кровью. Не своей, он знал это с леденящей уверенностью. Оглядевшись, он увидел их — кровавые отпечатки мужских ладоней, размазанные по стенам, кричащие свидетельства чудовищного акта. А между ними, выведенная чей-то рукой, чернела надпись: «Ты чужой».
Подняв голову, он увидел, как на потолке, плясали призрачные тени, проступают буквы, складывающиеся в зловещую фразу: «Тебе здесь не место».
Слева от него, стена, казалось, вздохнула и треснула, обнажив новую кровавую надпись: «Убийца».

Паника охватила его, заставляя броситься вперёд, прочь от этого проклятого места. Но едва он сделал шаг, как что-то внутри него взревело, инстинкт самосохранения или же неведомая сила, заставила его отдёрнуть себя. Он упал на спину, когда над ним раздался оглушительный треск. Труба, проходящая над головой, лопнула, извергая бесцветный, едкий поток. Отлетев назад в последний момент, он почувствовал на лице обжигающее прикосновение.

«Это дым или газ?». — Пронеслось в его сознании, затуманенном страхом. — «Я не смогу пройти, клубы слишком сильные, либо обожгусь, либо погибну от паров газа».
Казалось, что некогда родительская квартира, этот островок безопасности и детства, теперь превратилась в ловушку, не желающую выпускать его из своих объятий. Неожиданно, дом заходил ходуном, будто гигантское, умирающее существо. Пол под ним провалился, и в глазах Дилана окончательно потемнело.

Очнулся он на улице, под ярким, безжалостным лучом солнца. Голова раскалывалась, он потирал виски, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний. Перед ним, в отдаляющихся лучах белого света запечатанная лентами полиции, стояла квартира, в которой произошло убийство. Приёмный сын убил своего отца. Отца, который издевался над его матерью, избивал её, превратив их жизнь в ад. Отец был тираном, чудовищем в человеческом обличье.

В руке Дилана лежал мобильный телефон. Старый, раздвижной, такой, каким он пользовался ещё в начальных классах. Откуда он у него сейчас?
— Алло? Вы здесь? — Донёсся с того конца провода голос, пронзительный и официальный. — Вы вызывали полицию по поводу совершённого убийства? Патрульная машина скоро прибудет, ожидайте.

Сердце Дилана забилось в бешеном ритме, дыхание стало прерывистым, тяжёлым. У него не было выбора. Существо в квартире убьёт его, если он не покинет это место, но если приедут полицейские, он окажется за решёткой за преступление, которого не совершал. Он был уверен, что это не он, а нечто зловещее, обитающее в стенах этого дома, заставило его поднять нож. Или всё же пистолет, который он нашёл на чердаке за той картиной? Чёрт возьми, он не помнил. Но кто ему поверит? Кто сможет понять, что он не был хозяином своего тела в тот момент, когда кровь его отца окрасила пол?

Дилан, охваченный паникой, бросил телефон на землю, и тот с глухим стуком раскрылся, как будто сам пытался вырваться из его рук. Он огляделся, и его взгляд упал на запечатанную квартиру. Стены шептали, призывали его вернуться, но он знал, что это лишь ловушка, созданная для того, чтобы поглотить его целиком. Он сделал шаг назад, и его нога наткнулась на что-то мягкое и холодное. Это был кусок обломка, оставшийся от разрушенного дома. Он поднял его, и в его голове вновь всплыли образы: отец, кричащий на мать, её слёзы, его собственный страх.

Внезапно, из квартиры послышался треск, как будто кто-то или что-то пыталось выбраться наружу. Дилан замер, его сердце забилось в унисон с глухими ударами. Он не мог оставаться здесь, но и не мог уйти. Он был как заяц, загнанный в угол, и в этот момент он понял, что его жизнь висит на волоске.

Сквозь страх и отчаяние, он вспомнил о том, что его мать всегда говорила: «Если ты когда-нибудь окажешься в беде — ищи свет и обрящешь». Он огляделся, и его взгляд упал на фонарь, который тускло светил в конце улицы. Бросился к нему, не оглядываясь, не слушая шёпоты, доносящиеся из квартиры. Каждый шаг давался ему с трудом, ноги налились свинцом, но он знал, что не может остановиться. Его руки были в тёмно-багровых пятнах, с пальцев равномерно стекали струйки оттенка сангрия, глубокий, слегка пурпурный красный, а за нишей остался пустой кронштейн, на котором был закреплён тот самый пистолет.

Идея и сюжет: Alonso, автор: Alonso.

Комментарии отключены.
Причина: неадекватная реакция автора, хамство и истерики.