Moth House

Его истинная сущность проявилась не сразу, как проявляется негатив на старой фотоплёнке, постепенно, но неотвратимо. Он был словно волк в овечьей шкуре, и шкура эта с каждым семестром становилась всё тоньше.

С Ксенией они учились в одном университете, но их миры почти не соприкасались. Она — студентка химического факультета, погружённая в мир колб, реакций и периодической таблицы Менделеева. Он — будущий физик-теоретик, пытающийся постичь квантовую механику и, как он сам любил говорить, «законы бессмертия, если в них верить». Их аудитории находились в разных корпусах, расписания ни коем образом не пересекались, а интересы лежали в разных плоскостях.

Девушка росла в атмосфере любви и поддержки. Полная семья, где каждый вечер за ужином с матерью обсуждались новости и планы на будущее. Она была словно цветок, выращенный в тепличных условиях, местами наивная и открытая миру, несмотря на плохие взаимоотношения с отцом.

Ванька же был другим. Он вырос в тесной квартире, где каждый квадратный метр был поделён между мамой, бабушкой и дедушкой. Отца он почти не помнил, тот ушёл, когда он был ещё совсем маленьким. Его воспитание легло на плечи двух женщин, каждая из которых по-своему любила его, но их любовь была скорее удушающей, чем поддерживающей. Он рос в атмосфере постоянной тревоги и неуверенности, что, возможно, и сформировало его склонность к обману и манипуляциям.

В отличие от Ксении, был сорняком, пробившимся сквозь асфальт. Он был живучим, приспособленным к любым условиям, но лишённый той естественной красоты и чистоты, что была присуща ей.

Он смотрел на неё издалека, как на редкий цветок, растущий в чужом саду. Видимо, понимал, что они из разных миров, но его это не останавливало. В его голове уже зрели планы, как сорвать этот цветок и принести его в свой, серый и неуютный мир. Он был уверен, что сможет приручить её, сделать частью своей жизни. Думал, что сможет обмануть её, как обманывал всех остальных. Почему бы и нет? Стоило хотя бы попробовать. Но он ещё не знал, что она — это не просто красивый цветок. Может, это целая вселенная, в конечном итоге, ставшая его погибелью.

Недавно он узнал, что исследователи из Бристольского университета раскрыли механизм действия ультразвуковых предупреждающих звуков, издаваемых крыльями горностаевой моли (Yponomeuta evonymella). При этом у насекомого нет ни органов слуха, ни способности контролировать этот процесс.

Всё дело в особом строении задних крыльев моли. Исследователи подробно охарактеризовали их структуру, а потом создали компьютерные симуляции, позволившие подробно изучить, как моль издает ультразвук. За один взмах крыльев насекомое производит два ультразвуковых хлопка из-за того, что при движении начинает вибрировать маленькая мембрана на задних крыльях, а потом вибрация распространяется по всему крылу. Такая вибрация дает начало звуку, который по уровню громкости сравним с оживлённым разговором людей. При этом бабочка не знает о своём уникальном защитном механизме, не может регулировать его с помощью мышечной активности и даже слышать саму себя. Этот звукообразующий процесс известен как «аэроупругая барабанная дробь».

«В этом исследовании мы раскрыли биомеханику, которая запускает последовательность изгибов, и пролили свет на то, как щелкающие звуки издаются благодаря резонансу барабанов» — Сказал один из исследователей, профессор сенсорной биологии Марк Хольдерид.

Первый автор исследования, Эрнальдо Мендоса Нава, исследовавший механику аэроупругих барабанов, отметил: «Производство звука и его распространение связаны с механической вибрацией, как например, в обшивке барабана или громкоговорителя. У бабочек горностаевой моли внезапные колебания мембраны как барабанный бой на краю барабанной перепонки, заставляя гораздо большую часть крыла вибрировать и излучать звук. В результате эти барабаны миллиметрового размера могут воспроизводить ультразвук на уровне, эквивалентном живому человеческому разговору».

Похожие механизмы, скорее всего, есть и у других насекомых, которым нужно защищаться от летучих мышей. Но то, как изменения в строении тела насекомых влияют на выработку звука, изучается очень редко. Долгое время такие вибрирующие части крыльев считали неудачной адаптацией из-за того, что их движение гипотетически может привлекать внимание хищников. Теперь же энтомологи осознали, что инженерам есть чему поучиться у горностаевой моли: то, как структура крыльев влияет на выработку ультразвука, может быть полезно при разработке роботов.

Да, некоторые большие моли издают звуки. Большая восковая моль способна воспринимать звуки частотой до 300 кГц. Для сравнения, верхний предел человеческого слуха — 20 кГц. При ухаживании самцы издают звуки частотой 75 кГц.

Горностаевая моль издаёт ультразвуковые предупреждающие звуки. За один взмах крыльев насекомое производит два ультразвуковых хлопка из-за того, что при движении начинает вибрировать маленькая мембрана на задних крыльях, а потом вибрация распространяется по всему крылу. Также некоторые виды моли издают ультразвуковые щелчки, чтобы дезориентировать хищников, например летучих мышей.

Иван проснулся в привычной тишине, но эта тишина была иной — гнетущей, неестественной. Свет, обычно заливающий комнату утренними лучами, отсутствовал. Не было и привычного гула электроприборов, предвещающего жизнь. На выбитые пробки это не походило; скорее, ощущалось как преднамеренное отключение, кто-то сознательно погрузил дом в первобытный мрак. В воздухе висело предчувствие чего-то неладного, неосязаемого, но проникающего под кожу.

Паренёк был не из робкого десятка, поэтому нащупал пустующую поверхность на прикроватной тумбочке, но не найдя спички, перерыл все дверцы шкафа в прихожей у трельяжа, рядом с обувницей. Есть. Их тёмно-коричневые головки, эдакие крошечные маяки в бездне темноты, дарили мимолетное утешение. Он зажёг одну, и её трепетное пламя выхватило из мрака очертания знакомой комнаты, но теперь они казались более мрачными. Огонёк плясал, отбрасывая извивающиеся тени на стены и, зачарованный языком небольшого пламени, переставлял его из руки в руку, наблюдая, как догорают одна за другой, оставляя после себя лишь пепел и усиливающуюся тревогу.

Внезапно в глубине дома, где царила непроглядная тьма, мелькнуло движение. Неясное, ускользающее, оно словно играло с ним, дразня его любопытство. Юноша замер, прислушиваясь. Затем снова — шорох, лёгкий, но отчётливый, сопровождаемый странным хлопающим звуком, напоминающим трепет раскрывающихся крыльев. Что-то было не так. Не просто отключение электричества.

Поддавшись неведомому зову, двинулся вперёд, ведомый лишь слабым светом спички и нарастающим звуком. Коридор, обычно освещённый ярким бра, теперь казался бездонной пропастью. Каждый шаг отдавался эхом, усиливая ощущение одиночества и уязвимости. Чем дальше он шёл, тем отчётливее становился звук, превращаясь в многоголосый шелест, словно тысячи крошечных крыльев бились о невидимую преграду.

И вот, когда он достиг поворота в гостиную, свет спички выхватил из темноты нечто, от чего у него перехватило дыхание. Стена в коридоре, от пола до потолка, была облеплена мотыльками. Мириады крошечных, бархатистых тел, сливающихся в единую пульсирующую массу. Но среди них выделялось одно существо — огромная моль, размером с человеческую голову. Она сидела на стене, неподвижная, лишь её крылья, покрытые сложным узором из чёрных и серых чешуек, чуть подрагивали, в предвкушении. Её усики, тонкие и чувствительные, трепетали в воздухе, улавливая малейшие колебания.

Иван отступил назад, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Это было нечто противоестественное, чудовищное. Он никогда не любил насекомых, их бесшумное скольжение, холодные, фасеточные глаза. А здесь, в его собственном доме, они были повсюду, словно вторглись из другого мира.

Паника начала охватывать его. Он был один. Совершенно один в этом доме, наполненном неведомой угрозой. Вспомнив о балконе, он бросился туда, надеясь найти хоть какое-то средство защиты. Среди завалов старых вещей, завалившийся под грудой забытых предметов, он с трудом нащупал давно неиспользованный сачок. Его сетка, истёртая временем, казалась хрупкой, но в этот момент была его единственной надеждой. Спички, которые он всё ещё держал в руке, теперь казались жалкими и бесполезными против этого нашествия.

Собравшись с духом, он вернулся в коридор. Свет спички, дрожащий в его руке, освещал жуткое зрелище. Мотыльки, словно живой ковёр, покрывали стену, их тела сливались в единую пульсирующую массу. Огромная моль, казалось, наблюдала за ним своими чёрными, бездонными глазами. Парень, преодолевая отвращение, начал осторожно махать сачком, пытаясь поймать хотя бы одного из этих существ. Каждое движение было испытанием, касание сетки вызывало волну отвращения. Он ловил мелких мотыльков, их тела рассыпались в пыль при малейшем прикосновении, но огромная моль оставалась неподвижной, будто насмехаясь над его попытками. Её присутствие было настолько подавляющим, что Иван чувствовал, как его собственная воля угасает под её взглядом.

Откуда они взялись? Этот вопрос эхом отдавался в его сознании, усиливая чувство беспомощности. Он вспомнил про антресоль, место, где хранились старые вещи, забытые воспоминания. Возможно, там он найдёт ответ. Спички в его руке почти догорели, и он, рискуя погрузиться в полную темноту, забрался на антресоль. В дальнем углу, среди пыльных коробок и старой мебели, он увидел его — древний сундук, запертый на громоздкий замок. Иван не любил решать головоломки, но сейчас, в этой ситуации, он чувствовал, что ключ к разгадке может быть именно там.

Он вернулся на балкон, его разум был полон образов моли и страха. Он дал себе слово, что приберётся, но постоянно откладывал, предпочитая оставаться в иллюзии безопасности. На балконе, среди хлама, его взгляд упал на монтировку. Тяжёлый кусок металла, который мог послужить как оружием, так и инструментом. С новой решимостью вернулся на антресоль. При помощи монтировки он с силой ударил по замку. Раздался треск, и замок поддался. Сундук открылся, и перед ним предстало содержимое: старые вещи, снятая с кухонного карниза тюль, несколько неплотных прямоугольных подушек с русским народным декором и среди всего этого исписанный кем-то дневник. Он взял дневник, его страницы были испачканы въевшимися пятнами кофе и размазанными по некоторым из страниц кляксами, похожими на засохшие чернила. Уголки местами порваны, некоторые листы были чуть пожелтевшими от времени. Он начал читать, и слова, написанные рукой незнакомца, открыли ему ужасающую правду. Это был журнал записей с исследованиями. Человек, возможно, живший ранее в этом доме, был одержим идеей создания нового вида чудовищной моли. Он писал о склянках и колбах, где хранились его порождения, о том, как он боялся их, потому что они могли быть опасны. Помимо формул, уравнений и множества записей с исследованиями, мужчина упоминал, что заблокировал чёрный выход и оставил ключ на чердаке. Точно помнил, что осмотрел антресоль, но ключа нигде не было.

Иван почувствовал, как его охватывает ледяной ужас. Он решил спуститься в подвал, место, где, возможно, хранились эти ужасные создания. По пути, в коридоре, его напугал вид огромной моли, размером с человека, с горящими, словно угольки, глазами. Она парила в воздухе, её крылья, покрытые мерцающей пыльцой, издавали тихий, гипнотический шелест. Парень вскрикнул от ужаса, его тело сковало парализующим страхом. Он упал на пол, спичка выпала из его ослабевшей руки, погружая его в кромешную тьму. Последнее, что он почувствовал, было ощущение лёгкого, но настойчивого прикосновения к своей коже, словно тысячи крошечных лапок скользили по его телу, прежде чем сознание окончательно покинуло его.

Когда он очнулся, его встретила та же гнетущая тишина, но теперь она была пропитана запахом загустения и чего-то сладковато-гнилостного. Он не понимал где находится, это не было похоже на пол коридора, а над ним, в тусклом свете, пробивающемся сквозь щели в ставнях, виднелись очертания той самой чудовищной моли. Она не исчезла. Она просто ждала. Её огромные, фасеточные глаза, казалось, светились изнутри, отражая слабый свет, и в их глубине Иван видел нечто древнее и злобное. Он попытался встать, но тело его не слушалось. Ноги казались ватными, а в голове пульсировала тупая боль. Он огляделся. Мотыльки всё ещё облепляли стены, но теперь их было гораздо больше, и они двигались с какой-то жуткой синхронностью, словно единый организм. Их шелест, прежде казавшийся лишь фоновым шумом, теперь звучал как зловещий хор, нашёптывающий ему о его неизбежной участи.

Вспомнив о дневнике, Иван почувствовал новый прилив страха. Этот человек, создавший этих монстров, был безумен. И теперь его безумие наследовал этот дом и стены. Ключ на чердаке, чёрный выход, подвал. Все эти слова крутились в его голове, как назойливые мухи. Он должен был выбраться и понять, что здесь произошло. Но как добраться?

Собрав последние силы, ему показалось, что он оттолкнулся от пола. Его взгляд упал на монтировку, лежащую неподалёку. Пригляделся. Ох, нет же, монтировки уже нигде не было. У них что, имеется разум? Он бы схватил её, чувствуя тяжесть в руке как единственную реальную вещь в этом кошмаре. Огромная моль медленно повернула голову, её усики затрепетали, улавливая его движение. В этот момент чувствовал, как по его спине пробежал новый разряд страха, но теперь к нему примешивалась и злость. Он не хотел быть жертвой.

Что-то двинулось к лестнице, ведущей в подвал. Перелёт другого насекомого сопровождался шелестом крыльев и ощущением тысяч крошечных тел, скользящих по его одежде. Он чувствовал их присутствие, холодное дыхание на своей коже. Подвал манил его своей темнотой, обещанием ответов, но в то же время был источником первобытного ужаса.

Один из насекомых спускался по скрипучим ступеням, Воздух становился всё более затхлым, пропитанным запахом сырости и чего-то ещё живого. Их много. Наконец, насекомое оказалось внизу. Подвал был огромным, заставленным старыми стеллажами, покрытыми паутиной. В дальнем углу, освещённом лишь слабым светом, пробивающимся из щелей, он увидел их.

Склянки. Колбы. И в каждой из них, словно застывшие в вечном кошмаре, находились они — чудовищные мотыльки и другие виды насекомых, но гораздо меньше тех, что он видел наверху. Они были разных размеров и форм, их крылья, из тончайшего шёлка, переливались в тусклом свете, а тела, покрытые тёмными, бархатистыми волосками, казались неестественно вытянутыми. Некоторые из них были настолько малы, что напоминали крошечных, чёрных жучков, другие же достигали размеров ладони, их усики трепетали, как живые нити, в неподвижном воздухе. Иван почувствовал, как его желудок скручивается от отвращения и страха. Это было место рождения кошмара, инкубатор чудовищ.

Его взгляд упал на стол, заваленный бумагами и инструментами. Среди них он увидел тот самый дневник, который он нашёл на антресоли. Рядом лежали склянки с застывшими образцами, колбы с мутной жидкостью, и даже несколько инструментов, похожих на те, что используют в лабораториях. Всё это было свидетельством безумных экспериментов, проводимых здесь, в этом забытом подвале.

Внезапно, из глубины подвала, раздался тихий, но отчётливый звук — шорох, похожий на шелест тысяч крыльев. Иван замер, прислушиваясь. Звук приближался, становясь всё громче и громче, превращаясь в нарастающий гул, словно приближающаяся буря. Он почувствовал, как воздух вокруг него начинает вибрировать, а стены подвала, казалось, сжимаются.

И тогда он увидел её. Огромная моль, та самая, что напугала его в коридоре, медленно спускалась с потолка, её гигантские крылья, покрытые мерцающей пыльцой, издавали тихий, гипнотический шелест. Глаза, два огромных, светящихся уголька, были направлены прямо на него, и в их глубине увидел нечто, что-то, что не принадлежало этому миру.

Паника охватила его с новой силой. Он попытался отступить, но ноги его застыли на месте. Он был пойман. Моль медленно парила в воздухе, её тени, отбрасываемые на стены, казались живыми, извивающимися существами. Парень почувствовал, как его тело охватывает холодный пот, а дыхание становится прерывистым. Он был один, в этом тёмном, сыром месте, лицом к лицу с порождением безумия. Не до конца осознавая, где он, его руки стягивало, как кнутами.

Эта тварь была слишком велика и сильна. Он был всего лишь человеком, забредшим в логово монстра. Моль приблизилась, её огромные крылья заслонили собой слабый свет. Иван почувствовал, как его тело охватывает странное оцепенение, словно его парализовало. Он видел, как она раскрывает свою пасть, обнажая ряды острых, как иглы, зубов, и чувствовал, как её дыхание, тёплое и влажное, касается его лица.

Последнее, что он почувствовал, было ощущение лёгкого, но настойчивого прикосновения к своей коже, словно тысячи крошечных лапок скользили по его телу, прежде чем сознание окончательно покинуло его. Шёпот крыльев стал последним звуком, который он услышал, прежде чем погрузиться в бездну, где реальность и кошмар слились воедино.

Дом, некогда его убежище, стал его могилой. Огромная моль, воплощение безумия своего создателя, поглотила Ивана, оставив лишь тихий шелест крыльев в пустом подвале. Его крик затерялся в гуле тысяч мотыльков, став частью вечного кошмара этого места. Теперь дом хранил новую тайну, запечатанную в темноте и страхе. И лишь ветер, проникающий сквозь щели, шептал о том, что произошло.

Боль, тупая, пульсирующая, как молот, ввинчивалась в затылок Вани, вырывая его из бездны забвения. Глаза, склеенные липкой субстанцией, с трудом разлепились, пропуская в мир тусклый, неестественный свет. Что было до этого? Сон? Или реальность, искажённая до неузнаваемости? Заснул? Вырубили? Отключился сам? Он ощущал себя пленником, обмотанным чем-то плотным, тягучим, словно паутина, но гораздо более прочным. Кокон. Чудовищный, созданный неведомой, чудовищной молью.

В записях, которые он успел просмотреть перед тем, как сознание покинуло его, мелькала фраза, казавшаяся тогда лишь фантастической выдумкой: «моль может имитировать человеческую речь, а значит, некоторые из созданных видов могли разговаривать». Сейчас эта мысль, подобно ледяному осколку, впилась в его сознание. Неужели он стал жертвой одного из таких разумных, говорящих созданий?

Моль, исполинская, с крыльями, отливающими перламутром в полумраке, промелькнула мимо, словно призрак, растворяясь в тенях. Её силуэт, внушающий первобытный ужас, запечатлелся в памяти Вани. Он был один, запертый в этом липком плену, и страх, холодный и всепоглощающий, сковал его.

Дыхание стало прерывистым, судорожным. Кокон стягивал его, будь это живой организм, стремясь задушить. Он дёргался, извивался, пытаясь освободиться, но каждая попытка лишь сильнее затягивала липкие нити. Тщетно. Отчаяние подступало к горлу.

Сдаваться — значит, погибнуть. Нельзя истерить и терять в такие моменты рассудок. В глубине его сознания, среди обрывков воспоминаний и паники, зародилась мысль. Если он не может выбраться снаружи, возможно, он сможет пробраться внутрь? Скрыться в самом сердце этого липкого плена, стать его частью, чтобы потом найти выход.

Он начал медленно, сантиметр за сантиметром, вползать внутрь кокона, двигаясь, как червяк, извиваясь всем телом. Липкие нити обволакивали его, проникая под одежду, прилипая к коже. Доползая до середины, где кокон был наиболее плотным, он понял, что другого выхода нет.

Зубы. Единственное, что у него было. Он стиснул их, ощущая, как они впиваются в прочную, эластичную ткань. Начал грызть, рвать, настоящий изголодавшийся зверь, отчаявшийся найти пищу. Кокон поддавался неохотно, но упорство Вани было сильнее. Он выплёвывал клочья липкой субстанции, нити, которые казались живыми, извивающимися.

С каждым движением челюстей, с каждым рывком, в коконе появлялась новая трещина. Наконец, с оглушительным треском, образовалась дыра, достаточно большая, чтобы просунуть голову. С трудом, задыхаясь от серы, клубов пыли и запаха неизвестных веществ, Ваня начал выбираться.

Он выпал из кокона, подобно новорождённому существу, и упал на холодный, деревянный пол. Оглядевшись, он увидел, что находится в огромной лаборатории. Слева от него, на длинных столах, стояли ряды стеклянных трубок и колб, наполненных разноцветными жидкостями и пульсирующими органическими массами. Внутри этих сосудов, в инкубаторах, развивались новые виды насекомых. Ваня с ужасом наблюдал, как крошечные личинки, едва различимые глазу, за несколько дней и недель превращались в исполинских существ, чьи формы и размеры превосходили все его представления о природе. Некоторые из них уже достигли внушительных размеров, их хитиновые панцири поблёскивали в свете ламп, а многофасеточные глаза казались бездонными колодцами.

Справа, в дальнем углу помещения, возвышался механизм, точное порождение кошмарного сна. Его конструкция была сложной и пугающей: переплетение массивных шестерёнок, цепей, покрытых ржавчиной, и рычагов, казалось, готовых прийти в движение в любой момент. Механизм был соединён с длинным, идущим вдоль стены цепным конвейером, который терялся где-то в глубинах черноты. Что это за машина? Для чего она предназначена? Ваня не мог даже предположить, но интуитивно чувствовал, что она играет ключевую роль в этом жутком месте.

Его взгляд снова перешёл на опустевший кокон. Он был сделан из плотных, волокнистых нитей, которые теперь свисали с края стола, остатки гигантской паутины. От кокона исходил слабый, но отчётливый запах — смесь аммиака и чего-то сладковатого, приторного, вызывающего тошноту. Почувствовал, как по его телу пробежал холодок. Он был не просто жертвой, он был частью эксперимента. Его, человека, превратили в питательную среду для создания новых, чудовищных форм жизни. Под ложечкой засосало. Крайне неприятное чувство, и сильнейшая стягивающая боль изнутри дала о себе знать, тянувшая живот, разрывая на части. Мысленно выругался, испугавшись того, что в него отложили яйца или некие химические биомассы.

Внезапно, из глубины лаборатории, донёсся тихий, шелестящий звук. Он замер, прислушиваясь. Звук приближался, становясь всё более отчётливым. Это был не просто шелест, а нечто похожее на шёпот, который, казалось, исходил от самих стен, едва уловимых теней, и от всего, что окружало его. И в этом шёпоте Ваня различил знакомые, но искажённые до неузнаваемости слова. Словосочетания, которые он слышал в записях, произнесённые голосом, который он никогда не забудет. Голосом моли имитирующую человеческую речь. Глаза юноши округлились. Несмотря на раздирающую изнутри боль, ему нужно было выбираться отсюда и, чем скорее, тем лучше.

Время казалось растянутым, тягучим, как смола. Ваня был уверен, что прошли часы, но реальность ускользала, оставляя лишь смутные отголоски. Тишина, густая и давящая, окутывала его, нарушаемая лишь собственным прерывистым дыханием. Шаг, поворот головы был скрыт до миллиметра, пропитан страхом перед малейшим скрипом, который мог выдать его присутствие.

Приподняв взгляд, он замер. Над потолком, призрачные плоды неведомого древа, висели коконы. Их поверхность, тускло мерцающая, казалась живой. И тут он увидел — один из них едва заметно шелохнулся. Сердце ёкнуло. Ваня опустил взгляд на свои руки. Кисти, бледные и тонкие, были испещрены полукруговыми линиями порезов. Неужели его подвесили? Воспоминания были мутными, как вода в застоявшемся пруду, не давая ответа.

Сверху донёсся звук рвущейся ткани, резкий, как крик, но тут же оборвавшийся. Тревога сжала горло. Он снова поднял глаза. Справа, на некотором расстоянии, виднелся рычаг. Рядом с ним — гиббет. Средневековый символ ужаса, где преступников подвешивали в железных клетках. И действительно, над ним, приподнятые и закреплённые массивными крупными цепями, висели несколько таких клеток.

С трудом, с дрожащими пальцами, он принялся за механизм. Круговой поворот, каждое приложенное усилие отдавалось болью в израненных руках. И вот, словно по какому-то высшему, случайному замыслу, один из коконов начал медленно опускаться, но рухнул на пол с глухим, тяжёлым стуком, словно мешок с картошкой. Звук этот, оглушительный в царившей тишине, заставил Ваню вздрогнуть.

Он подошёл к столу, стоявшему позади него. Спешно схватив одну из колб, он разбил её о пол. Осколки стекла разлетелись, и вместе с ними — струйки вязкой жидкости. В колбах были химические вещества, и теперь стекло могло быть отравленным, ядовитым, обтекающим всё вокруг. Кто знает, что за жидкость хранилась внутри неё. И, не раздумывая, прогрыз зубами край упавшего кокона, отрывая кусок плотной, волокнистой ткани. Этим лоскутом он обмотал свою руку, защищая её от возможного контакта с ядовитыми испарениями. Затем, подняв осколок колбы, он сделал глубокий надрез на коконе, разрывая его уже руками, с новой силой и диким отчаянием.

Постепенно, сквозь рваные края, начали проступать очертания. Ваня замер, обомлев. Внутри кокона, в липкой, тягучей субстанции, с закрытыми глазами, находилась Ксения. Её тело, окутанное нитями кокона, казалось хрупким и беззащитным. И в этот момент, среди всего этого ужаса, Ваня поймал себя на мысли, что она невероятно красива. Её черты, даже в этом неестественном состоянии, были совершенны, словно вылеплены рукой мастера.

Боже, о чём ты думаешь, парень? Спешно, почти отчаянно, похлопывал Ксению по щекам. Её лицо, ещё недавно такое знакомое, теперь было покрыто липкой, полупрозрачной субстанцией, сквозь которую проступали тонкие, волокнистые нити, словно паутина, сплетённая из неизвестного им материала. Она медленно, мучительно, выпадала из кокона — громоздкого, полупрозрачного мешка, который ещё недавно был её темницей, а теперь, казалось, пытался удержать в своих объятиях. Глаза Ксении были плотно закрыты, ресницы слиплись от вязкой жидкости. Он, действуя с неожиданной для себя ловкостью, подхватил её падающее, ещё не полностью сформировавшееся от биомассы тело, и начал осторожно вытягивать из остатков кокона.

Аккуратно, будь перед ним хрупкий фарфоровый сосуд, он опустил её на холодный пол. Его жест был пропитан тревогой и стремлением вернуть её к жизни. Он снова коснулся её лица, пытаясь стереть липкую субстанцию, но она лишь размазывалась, оставляя ещё более неприятный след. Ксения поморщилась, её веки затрепетали, и она, быстро моргая, приоткрыла глаза. Первое, что она увидела, было перекошенное тревогой лицо Вани, нависшее над ней. В её глазах мелькнул испуг, желание закричать, но прежде чем она успела издать звук, его ладонь мягко, но решительно зажала ей рот. Указательный палец, прижатый к его губам, был немым приказом — умолкнуть.

Девушка задышала, её грудь вздымалась от учащённого, прерывистого дыхания. Ваня помог ей привстать, его рука уверенно поддерживала её за талию. Она опёрлась о его мужское плечо, пытаясь собрать мысли в единое целое. Мир вокруг был чужим, наполненным запахами, которые она не могла идентифицировать, но которые вызывали смутное беспокойство.
— Что произошло? — Невнятно пробормотала она. — Где мы?

Постепенно, по мере того, как сознание возвращалось, они смогли осмотреться. Их взглядам предстала дальняя комната, напоминающая импровизированную часть лаборатории. На столе, освещённым мигающим, ярко-фиолетовым светом с сероватым пятном, становившийся более глубоким и темнеющим на несколько оттенков, стояли ряды колб и склянок, из которых исходили клубы дыма и пара. Запахи были резкими, химическими, с отчётливыми нотками, напоминающими серу, но с каким-то странным, сладковатым оттенком, который вызывал лёгкое головокружение.

— У тебя ведь высокий балл по химии. — Проговорил Ваня, его голос был напряжённым, но в нём звучала надежда. — Мы можем сбежать. Нужно только найти ключ от чёрного входа. Может, смешать некоторые из реагентов, чтобы получить новую реакцию или вещество, которое поможет нам?
— Дай подумать.

Ксения кивнула, её взгляд остановился на колбах. Она подошла к столу, движения были осторожными, почти ритуальными. Она с большой опаской смешала несколько химических веществ из разных склянок. В воздухе раздалось шипение, и жидкость в колбе приобрела ярко-зелёный, флуоресцентный оттенок.

— Этого эффекта хватит ненадолго. — Сказала она, забирая колбу с новым реагентом и, сжимая её в руках, они выбрались из лаборатории, пробираясь по тёмному коридору, который казался бесконечным. Стены были покрыты слизью, а пол скрипел под их ногами, словно предостерегая о том, что здесь не всё спокойно. Каждый шаг отдавался в тишине, как предвестие чего-то ужасного.

Спустя несколько минут, когда напряжение достигло своего предела, за спиной раздалось животное щебетание. Это было нечто большее, чем просто звук — это был крик разъярённой огромной моли, который заставил их сердца забиться чаще.

— Пригнись! — Резко крикнула девушка, её голос звучал как сигнал тревоги. Она не раздумывая плеснула реагентом в сторону чудовищной моли, возникнувшей из самой тьмы. Огромное насекомое, с крыльями, покрытыми пыльцой и блестящими чешуйками, закричало от боли, когда кислота разъедала его крылья и морду. Ваня, инстинктивно отскочив к стене, вжался в неё, его сердце колотилось, как будто пыталось вырваться на свободу.

Моль верещала, дымясь, и в этот момент Иван схватил Ксению за руку. Они бросились в бегство, оставляя за собой лишь шлейф страха и адреналина. Коридор, казалось, сужался, стены приближались, и новый шаг отдавался в их сознании как предвестие неминуемой гибели.

Обыскивая подвал, они наткнулись на разбитую банку, в которой, как им казалось, хранился ключ. Но ключа не оказалось. Он исчез, как и их надежда на спасение. Парень почувствовал, как холодный пот выступил на его лбу. Насекомые-гиганты, с которыми они столкнулись, явно обладали разумом, и это осознание вызывало ещё большее беспокойство.

— Они забрали ключ. — Произнёс он, его голос дрожал от страха и отчаяния. — Это значит, что они знают, что мы здесь. Мы должны действовать быстро!

В воздухе раздался гулкий звук, похожий на шорох миллионов крыльев, и он, обернувшись, увидел, как полчища моли и мотыльков, их глаза светились в темноте, приближались к ним, активировавшиеся живое облако, готовое поглотить. Сердце его забилось в унисон с нарастающим страхом, и он, не раздумывая, потянул Ксению за собой, вглубь коридора, где, казалось, не было выхода.

— Куда теперь? — Спросила она, её голос был полон паники.
— Не знаю! Просто беги! — Крикнул, пробегая наобум, его инстинкты подсказывали, что нужно двигаться, не останавливаясь. Они мчались по коридору, который, казалось, не имел конца, и каждый шаг отзывался в их сознании как предвестие неминуемой гибели.

Свет от их колбы с реагентом мерцал, бросая тени на стены, и в этот момент Ваня заметил, что коридор начинает сужаться, как будто сам по себе сжимался, пытаясь захватить их. Он почувствовал, как его ноги начинают уставать, но не мог позволить себе остановиться.

Внезапно, из-за поворота, выскочила ещё одна моль, её огромные крылья расправились, и она пронзительно закричала, словно призывая своих сородичей. Ваня инстинктивно оттолкнул Ксению в сторону, и они оба упали на пол, укрываясь в тени.
— Что делать? — Прошептала она, её глаза были полны страха.

Чернеющий угол под надломленным стеллажом стал их последним убежищем. Девушка, прижавшись к холодному, пыльному полу, чувствовала, как сердце колотится где-то в горле. Ваня, словно живой щит, навис над ней, его тело напряглось до предела, пытаясь поглотить любой потенциальный удар. Они протиснулись в эту узкую щель, где воздух был затхлым и пах плесенью, под надломленной деревяшкой, которая казалась хрупкой, как кость.

Снаружи, во мгле коридоров, раздавался жуткий шелест. Не просто шелест, а вибрация, пронизывающая до костей, крылья исполинских мотыльков и молей бились о стены, ища их. Один вздох казался оглушительным в этой тишине, нарушаемой лишь их собственным страхом. Они затаили дыхание, стараясь не издавать ни звука, словно само их существование могло выдать их. Двери в коридорах были заперты, но это не давало никакой надежды. Насекомые искали их, их голод был ощутим, как холодный, липкий пот, стекающий по спине. Но судя по коконам в лаборатории, люди служили для них яйценоскостью, из инкубаторного конвейера.

Взгляд Вани, полный отчаяния и решимости, замер на глазах Ксении. В них отражался тот же ужас, что и в его собственных. В этот миг, когда их взгляды встретились, когда в их глазах на мгновение промелькнула тень надежды на взаимное понимание, на их укрытие обрушилась катастрофа.

Из темноты, с немыслимой скоростью, пронзил воздух невидимый удар. Огромный, червлёный коготь, словно выкованный из самой ночи, пробил плоть. Он вонзился прямо в рот Вани, разрывая его с отвратительным хрустом. Чёрная, густая слизь, смешанная с кровью, брызнула на лицо Ксении, обжигая кожу. Она зажмурила глаза, не в силах вынести это зрелище, и крик, полный первобытного ужаса, вырвался из её груди, эхом отражаясь от стен их убогого убежища.

Идея и сюжет: Alonso, автор: Alonso.

Комментарии отключены.
Причина: неадекватная реакция автора, хамство и истерики.