Страшилка

Знаете, за всю свою жизнь, никогда не было такого, что бы я не отличала сон от яви. Но последние два сна просто выбили меня из колеи. О них то я и хочу поведать.

Первый сон.
Я сидела на своем диване (я сплю на диване) с каким-то другом. И что бы вам было понятнее поясню. Рядом с моим диваном находится стол, сам стол стоит напротив окна. Если встать и обойти стол, попадешь на балкон. (Я не мастер объяснять планировку комнаты). Ну так вот, сам сон начинался с того, что мой отец отправил меня и того друга, лица которого я, в общем-то, даже не запомнила. В магазин, дальше я словно перескакиваю, но получается так, что мы стоим в магазине у прилавков. Там я увидела каких-то девушек, но их лиц я не запомнила. Помню только то, что они были похожи, но не близняшки, а просто сестры. Мы вчетвером пошли гулять, катались на качелях, ничего особенного, потом одной из девушек резко стало плохо. Она стала биться в судорогах и из-за рта пошла кровь. Я испугалась и побежала с другом домой. Когда мы пришли, время было уже полночь. Мы сели на диван и выключили свет, болтая о том, что это было. Тут-то все и началось...

Дверь за спиной Матвея закрылась с неприятным скрежетом. Он и Хан оказались в крошечном грязном помещении. Пыль была повсюду - ее огромные слои, проплетённые паутиной, покрывали пол, тем самым приглушая шаги, свисали по стенам мохнатыми занавесями, омерзительными на вид и на ощупь. По углам валялся различный хлам, покрытый всё той же пылью, словно саваном, и среди которого отчётливо выделялись брошенные впопыхах вещи - чемоданы, детские игрушки.
Хан подошел к стальной двери и легким толчком открыл ее. Матвей, брезгливо поморщившись, последовал за ним.
Они оказались на путях, ведущих далеко вглубь тёмного туннеля, и у Матвея на мгновение возникла ассоциация с бездонной пастью некого чудовища. Фонарики были не в силах разогнать густой мрак и освещали пространство лишь на несколько метров вперёд. И стояла в этом жутком месте такая тишина... Вязкая, тягучая, наводящая отчаяние. Спертый, затхлый воздух накатывал волнами, вызывая головокружение. Матвей почувствовал, как от этой затхлости к горлу подкрадывается тошнота, и он выдохнул, а затем сделал несколько как можно более глубоких вдохов, стараясь справиться с собственным организмом, благо здесь вполне можно было дышать без противогаза.
Хан держался на удивление хорошо. Даже уверенно. Стоял прямо, будто истукан, и сталкер мог только завидовать его выдержке. Но когда старик заговорил, Матвей явственно услышал легкие нотки тревоги в его голосе:
- В этих туннелях жизни нет. Но есть кое-что пострашнее. Держись рядом со мной, не отходи ни на шаг и ничему не удивляйся. Запомни - от этого зависит твоя жизнь.
Развернувшись к Матвею спиной, загадочный человек направился по шпалам прямиком вглубь туннеля. Сталкеру ничего не оставалось, кроме как двинуться следом.

Эту историю мне рассказала мама, чувствуя свою скорую смерть. Она, как назло рассказала её в 1:34, а я человек, которому после каждого испуга сняться кошмары. Расскажу от маминого лица.

Было обычное утро. Я встала с кровати и двинулась к шкафу. Одевшись, я взяла платье, ведь сегодня у меня выступление. А именно, вальс. Вчера мне позвонила Ольга Петровна, объявляя то, что уже сегодня состоится концерт, где я должна была выполнить этот танец... Я пошла на кухню, там вовсю готовила вкуснятину мама, а папа сидел, упершись в газету. Папа, видимо, услышал шаги и убрал от своих глаз газету.

- Доброе утро, страна! - воскликнул отец, заметив меня. - Как спалось?
- Доброе, пап, кошмары опять снились... - ответила отцу я.
- Ничего страшного! Бабайка придёт и папа как ему бам! И не бойся ничего. - Засмеялся отец, выставляя кулаки и показывая на воздухе "бой".
- Папа! Я не маленькая! - возразила я.
- Ну, солнышко, извини, не подумал. - улыбнулся отец.

Он умер. Кто? Неизвестно.
Он умер. Как? Интересно?!
Он умер. Он дрожал.
Позже брат его слезами обливал...

Боялся смерти, как и Вы,
Он так же видел, как Вы, сны,
Пришел однажды "злой бабай",
Он умер. Человек, прощай!

Что вы подумаете обо мне, когда увидите меня? Моя внешность не сулит ничего весёлого и доброго вашему сознанию и представлению обо мне: черный плащ, котелок на моей голове, скрывающий мою готическую причёску в стиле Дейва из группы The Damned, классические штаны, ведущие к лакированным туфлям. А что вы подумаете о моей бледной коже? Или моих длинных ушах, как у эльфов из мифов и легенд? Вечно прячу свои руки в кожаные перчатки, а чтобы моему худому высокому телу было легче передвигаться, я с собой ношу трость. Весь этот образ дополняет бородка и усы, аккуратно выбритые на моем бледном лице. Ох... Для вас, может, я и странно одет в наше время. Но, черт возьми... Как же мне нравится этот стиль. Но не будем забывать о вашем воображении.

Ну так что?! Что вы обо мне подумаете? Хотя... Я должен был задать вопрос по-другому. Что подумали полицейские, которые вломились в мой особняк, сделанном в классическом стиле? Особая гордость моего дома - это ковёр. Чудесная работа турецких мастеров своего дела, лично привезён мною из этой теплой страны. Может, он и не очень вписывался в интерьер моего дома, но, явно, трупы трёх маленьких замученных девочек больше него не подходили в этот момент, когда дверь, ведущая в мою гостиную, в которой сидел я, открыл полицейский.

Лёня.
Лёня шел по тоскливой осенней улице города N. Ветер, всё более злой с каждым днем уже оборвал листья с хрупких берез, которые лишь весной кажутся милыми, юными девами, но осеью становятся похожи на скрюченных старух, кутающийся в дырявую серую шаль хмурого осеннего неба и плачущих о своей молодости скупым осенним дождём. Ах, как непохожа эта мелкая, холодная, беспрерывная морось на шумный и раскатистый, свежий летний ливень. На улице в такой непогожий день не было прохожих кроме высокого худощавого парня, которого и звали Лёня.
Лёне было 23 года и он с отличием заканчивал консерваторию им. Серова по классу скрипки. Он был хмурым парнем из бедной семьи, приехавшим в город N учиться и пробившийся в столь хорошее заведение исключительно благодаря таланту. Из-за такого положения дел всю верхнюю одежду Лёни составляло длинное потертое пальто, серое-как сама поздняя осень. А молодой человек всё брёл и брёл, заворачивая и петляя по улицам и переулкам N.

Дай мне свою руку
Я хочу с тобой потанцевать
В этой пустой комнате
И тебя обнять

За окном вечер
И мы с тобой одни,
Мы любим друг друга,
Хочу прижаться к волосам твоим

Тихо играет музыка
И я тебя обнимаю
Нам хорошо здесь
От любви я замираю

Выйдя, наконец, из душного давящего подземными сводами метрополитена, я окуналась в теплые ласковые лучи весеннего солнца. Люди и машины необычайно яркие, среди пробуждающейся природы удивляли обилием красок под майским солнцем, после затянувшейся зимы. Два квартала, поворот в старый микрорайон, изобилующий старыми сталинскими пятиэтажками. Отгремел праздничным салютом праздник победы, парад немногочисленных ветеранов.

Говорят, память о событиях Великой Отечественной остается в памяти трех поколений, а потом наступает парад псевдооправданного пьянства по поводу праздника черно-оранжевой ленточки, которую повяжут все: от последнего нищеброда на лацкане затрапезного пиджака, до пижона на Майбахе, не совсем точно осознавая неподдельную важность не праздника, но памяти. Тошно смотреть на лицемерных патриотов, напивающихся под березами, которые, возможно, сажали их деды в честь действительно знаменательной даты в истории.

Набрав код домофона подруги, я наткнулась на молчание, странно, подумала я, ведь мы договорились, что я к ней зайду. В колодце двора приветливо светило солнце и я присела на лавочку около подъезда. Тихий двор не тиранил слух звуками играющих крикливых детей и их нервных мам, машины, припаркованные во дворе не двигаясь чинно стояли усыпанные липовыми почками и тишина нарушалась лишь щебетом птиц.

Я смотрю в зеркало и не могу отвести взгляд. Нет больше глади стекла, есть лишь вязкая чернота, чуть подсвеченная рядом трепетных светлячков, застывших ровным строем. Как на параде, а может на похоронах. До боли вглядываюсь туда, куда сама протянула дорожку, чувствуя, как сердце пропускает шаги, будто готовится и вовсе встать. Вдруг накатывает страх. Что там за спиной? Всего лишь повернуться, всего лишь посмотреть, но коридор огней уже не отпускает, затягивает взгляд все дальше, увлекает в самую глубину бесконечных залов. А в затылок кто-то дышит, влажно и тепло, будто страшный зверь придвинулся самой пастью, готовясь одним укусом отхватить голову. Ну же, повернуться! Нет, еще страшнее оторваться от дрожания свечей, ведь там что-то мелькнуло, будто белое пятно проскользнуло, спряталось за очередным танцующим фонариком. Ведь уже давно нет свечей, горят яркие фонарики из пестрой бумаги, освещая мрак небытия. Звучит неумолчный смех, дрожит зеркальным хрусталем и музыка... Дивный вальс кружится меж огней, заставляя качаться пламенные лепестки, плясать по воле неведомого дирижера, то склоняясь, то вновь устремляясь ввысь.

Женщина в белом, легкая, как невесомая былинка, кружится, больше не таясь. Она послушна мелодии, как слабый стебель ветру, сгибается, бросается из стороны в сторону. Я не могу оторваться, а за спиною из темноты выросло что-то огромное, заполнило всю комнату, заползло в каждый уголок, свернув громадный хвост кольцом под кроватью. Я знаю это, слышу, как капает тяжелая слюна на паркет, но не могу повернуться.

Музыка становится быстрее, срывается на визг скрипка, флейта охрипла и начала басить, как габой. Пламя удлиняется, истекая воском, опадают вниз свечи. Но почему же не видно лица чудной танцовщицы? Она так близко, потеряв пластику, корчится у самой кромки зеркала. Но даже в этих ломанных, полных боли движениях есть красота, которая сжимает сердце, заставляет смотреть неотрывно, не обращая внимания больше ни на что.

Танцем кровавым прервём обряд плети... Слушайте, слушайте, мрачные дети!
Ночь в мире смертных скоро настанет, алое око Луны с неба глянет.

Вы же, исчадья, смотрите на это! Страх их объял. Зрите дрожь жалких смертных!
Дети, танцуйте, бейтесь в экстазе! Близится наша Луна к третьей фазе.

Больше не стихнуть Неба набату. Чёрное солнце ведёт нас к закату...
Пойте, кричите, войте, как ветер! Солнце людей не взойдёт на рассвете!

Звёзды проснулись - вот наше время! Пробил наш час, Первозданной Тьмы племя!
С логовом тёмным сравняем мир старый, станем для смертных бессмертным кошмаром!

Их слишком много... Не всех убьем сразу. Дети, отравим оставшимся разум!
Скажем "спасибо", милые детки! Смертные сами ломают нам клетки.