Страшилка

В детских лагерях отдыха очень не любят, когда дети купаются в открытых водоёмах: каждый раз, когда выходят из воды, то одного ребёнка не хватает, хоть плачь! Однажды вдруг лишний ребёнок из воды вышел - так воспитатели его всё лето в отдельном домике держали про запас. Осенью пригодился.

Мне было 13, и я была в лагере, который находился в лесу. Однажды поссорилась с девочкой, которая считала меня близкой подругой, и она расстроенная убежала куда-то. Я решила, что помирюсь с ней, когда она вернется. Она не вернулась. Кто-то из детей увидел, как она перелезает через забор, ограждающий лагерь, и забил тревогу. Я помню полицию и ее заплаканных родителей. И что окрестности вокруг долго и упорно прочесывали. Ни единого ее следа. Стараюсь об этом не вспоминать, иногда виню себя.

Летний лагерь, очередь на медпост. Сидит мальчишка лет 10-ти, в шортах с дырой на коленке, в одной сандалии и разных носках. Прижимает лед к здоровенной шишке на лбу и жалостно так напевает: "Я перепутала, думала, это любовь"...

Дождь, этот бесконечный, навязчивый аккомпанемент моей жизни, словно симфония серости и уныния, вновь стучал по подоконнику. Он стекал по мутному стеклу, образуя причудливые узоры, напоминающие мне о мимолетности всего сущего, о его неизбежном разложении и возвращении в прах. Эти маслянистые разводы, играющие при свете уличных фонарей на поверхности грязных луж, казались символом моего существования – отражением искаженной реальности, в которой я обречен влачить свое жалкое существование. Запах сырой земли и гниющей листвы, проникающий сквозь щели старых рам, лишь усиливал это ощущение тлена, напоминая о бренности плоти и неотвратимости смерти. Этот район, эта окраина города, с ее грязными переулками и обшарпанными фасадами, словно специально создана для таких, как я – для тех, кто предпочитает скрываться в тени, растворяться в серой массе, оставаясь незамеченными и неопознанными.

Звонок, резкий и неожиданный прервал мои философские размышления. Я отложил книгу – старенький томик «Опытов» Монтеня, который, словно старый друг, всегда был готов утешить меня своим скептическим взглядом на человеческую природу. В его мудрых и ироничных рассуждениях я находил своеобразное оправдание своим собственным поступкам, подтверждение тому, что в мире нет ничего нового, что все уже было сказано и сделано до нас, и что мораль – это всего лишь удобная фикция, призванная скрыть истинную сущность человека.

Взглянув в глазок, я увидел двух мужчин в темных плащах, их лица скрыты под козырьками кепок. Полиция. Вздох. Предсказуемо и неприятно.

В маленьком городке, затерянном среди густого леса, жил-был тихий и замкнутый мальчик по имени Артём. У него была одна странность - он панически боялся вида крови. Даже крошечная капля красного, будь то разбитая коленка или случайный порез на пальце, заставляла его бледнеть, а затем падать в обморок, словно его сознание отключалось, спасая его от ужаса.

Но всё изменилось.

Однажды вечером, когда Артём возвращался домой через густую тьму леса, он услышал шаги. Медленные, размеренные, словно кто-то не спеша следовал за ним. Мальчик обернулся, но никого не увидел. Только тени, которые тянулись к нему, как щупальца. Он ускорил шаг, но шаги за спиной тоже участились. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. И тогда он увидел Его.

Двадцать пятое мая выдалось хмурым и дождливым: мелкий, по-осеннему холодный дождь навевал печаль, хриплое дыхание северного ветра трепало изумрудные макушки сонных деревьев, за окнами клубился густой, тягучий туман. Девушка протяжно выдохнула. Гадкие теоремы на пару с синусами да косинусами напрочь отказывались осесть в мозгу выпускницы. Совсем скоро сдавать ЕГЭ, а девушка вместо тетради предпочитала придаваться мечтательной грусти, глядя в чернильное небо.
- Орлова, - прогремело над ухом, - тест сам на свои вопросы не ответит.
Девушка чудом не свалилась со стула. Ну что за привычка подкрадываться и орать на ухо?! Репетитор надвинула очки на глаза. Выпускница вынужденно уставилась в распечатку. Аккуратные, такие одинаковые буквы складывались в ряды. Но знаний и смысловой нагрузки за собой не несли. Они напоминали ученице строй несчастных выпускников, вынужденных слепнуть над учебниками или чего хуже – узников концлагеря.
«Буквы, цифры... - думала она, обводя вариант ответа в тесте кружком. – Сначала отмечают, а потом выстраивают в шеренги и бам! Нет больше никого...»
Девушка встрепенулась, испугавшись собственных мыслей. Экзамены, зачеты, тесты... они кого угодно сведут с ума! Поступление в университет было целью всей ее жизни. Она занималась с утра до вечера, штудировала предмет за предметом, да бы иметь возможность подать документы в несколько вузов сразу. Вот и сказался стресс последних месяцев, а из-за него лезут в голову всякие ужасы.

"Прохлада!". Первая мысль, посетившая меня, едва я перепрыгнул через корень поваленного дерева и шагнул в лес. Лучи заходящего Солнца красили кроны деревьев в причудливые цвета. Где-то неподалёку шумела речка. Птичье пение раздавалось со всех сторон, провожая день прощальной песней. Немного углубившись по нахоженной тропе в чащу, я нашёл взглядом свежий пень. "Хорошее место". Небрежно скинув дорожную сумку, я сел на пенёк, достал сигареты с зажигалкой, подкурил и медленно затянулся. Усталость неумолимо брала верх над натруженными ногами. Но тело - это всего лишь мелочи, куда хуже уставший разум. И голод. Тот голод, что неумолимо гонит вперёд, лишая рассудка. Последних остатков человечности. Стараясь сохранить спокойствие, я погрузился в воспоминания.
Дом и родители, двор и друзья. Картинки безмятежного детства сменяли друг друга. Школа. Первая учительница. Одноклассники. Как же давно это было! И я был... счастлив? Да, это слово отлично подходит. Счастье. Старшие классы, первая любовь. Как же её звали? Увы, память наотрез отказывалась выдать её имя. Значит, оно не так важно? Выходит, что так. Выпускной, первая выпитая бутылка водки. Гадость на вкус, но чем-то заманивает. Университет, преподаватели, лекции, однокурсники. Эх, сколько было весёлых моментов между монотонными докладами у кафедры в кабинете. Диплом, новый выпускной. Не много нас осталось к концу обучения, но зато отметили и за всех отчисленных! Повестка, военкомат, учебка, присяга. Праздник был что надо: друзья и родные с серьёзными лицами слушали клятву Родине. А потом увольнение и новая пьянка! Перевод в часть, служба, дембель. Радость перед возвратом в дом родной, прощание с товарищами, длинная дорога, сон под стук колёс вагона. Работа, девушка, свадьба. Не понимаю я этих церемоний, могли же просто расписаться. Машина, яркий свет фар в лицо. Боль. Страх. Снова боль. Тьма. Голод. Первое чувство, что я помню, очнувшись на окраине небольшой деревеньки. Голод. Эти воспоминания самые яркие. И самые полные.

Была пасмурная, тёмная ночь, тучи закрыли чёрное небо. Улицы города погрузились в почти полный мрак. Уже начался март, и снег постепенно таял, обнажая голую землю. Город спал, погрузившись в темноту.
Город спал... Но не все его жители занимались тем же.

***

Под ногами хлюпала жидкая грязь. Олег тащил связанную девочку через грязный городской парк. С кляпом во рту она могла только стонать и еле слышно плакать. Обещание "показать котят" за несколько часов до этого звучало очень заманчиво для юной Вероники. Она смело села в машину незнакомца. Если бы она знала, чем обернётся эта поездка...
В голове проносились мысли о родителях и учителях, которые столько раз говорили ей не разговаривать с незнакомцами. Но она не послушалась... Теперь слишком поздно. Слишком поздно...

Морозными вечерами, подле огня, за кружками горячего эля, памятливые старики вдыхают жизнь в трупы древних преданий. Одну из таких "воскресший" историй давеча услышал и я. Мне поведал её Якоб Перссон, хозяин деревенского трактира, в котором непроглядная вьюга вынудила меня спешно искать ночлега. С виду угрюмый белобородый старец, Перссон оказался самым радушным человеком из всех, у кого я когда-либо привечался. Увидев на пороге продрогшего до костей странника, он тут же усадил меня к огню и приказал принести еды и питья, и позаботится о моей лошади. Народу в трактире было немного. Вскоре все разбрелись по своим постелям, а Перссон, опустился в кресло подле меня.

– Куда держите путь? - спросил он, кутаясь в потертую овчину.
– В Хальмстад.
– И верно, думали ехать через лес?
Я кивнул.
– Это самая короткая дорога, но боюсь после такой метели в одиночку мне там несдобровать.
– Наш лес - дурное место, - задумчиво протянул Перссон, - и дело тут не только в холоде, хотя и он погубил немало путников, однако же, - он задумался, точно подбирая слова, - там есть вещи пострашнее даже самой морозной зимы.
– Вы говорите о волках?
Трактирщик усмехнулся.
– В сравнении с тем, о чём я намереваюсь рассказать, вы едва ли испугаетесь волков, к тому же у вас на поясе длинный нож.
– Так что же за нечисть там поселилась? – недоверчиво полюбопытствовал я.
Перссон неуклюже шевельнулся, устраиваясь поудобней и начал свой странный рассказ.

Лидия ехала по неширокой загородной дороге на своей недавно купленной модной машине. Лёгкий летний ветерок задувал в приоткрытое окно автомобиля, взъерошивая светлые волосы девушки. Она с удовольствием жмурилась от обдувавших лицо тёплых струй воздуха и вдыхала приятный запах луговых цветов. Проезжая дорога была пустынна, редко когда можно было встретить попутную машину. Девушка немного расслабилась, насколько это было возможным за рулём. Она посмотрела в зеркальце, поправив выбившуюся из причёски прядь волос, и гордо улыбнулась. Красавица, что и говорить.

Наконец-то начинается её заслуженный отдых. Вот совсем скоро она приедет в дачный посёлок, на время поселится в уютный небольшой домишко, который она сняла на пару недель, чтобы отдохнуть от надоевшей городской суеты. Лидия мечтательно улыбнулась, строя планы на ближайшее будущее. Витая в своих фантазиях, девушка не сразу увидела стоявшего посреди дороги человека. Но реакция её не подвела, и она резко нажала на тормоза.

«Какого чёрта она здесь делает?!», — недовольно подумала Лидия, разглядывая старуху в потрёпанных засаленных вещах. «Хоть бы с дороги ушла, грязная бомжиха».

Историю, которую хочу рассказать, помню ещё с детства. Услышал её от ленинградских родственников, когда гостили у них всей семьёй в начале 70-х...

Учебный 1941 год Шура Александрова закончила на одни «пятёрки» и перешла в третий класс, с нетерпением ожидая сентября и начала новых школьных занятий. Но начавшаяся Великая Отечественная война, а потом блокада Ленинграда, где они жили с мамой, ржавой косой располосовала её детскую судьбу на «до» и «после».

Эвакуироваться в тыл, на восток, они не успели. Так и остались в своей маленькой ленинградской коммуналке на первом этаже переживать самую суровую блокадную зиму.

В углу комнаты стоял замечательный портрет моей матери. Рисунок изображал ее смеющейся и молодой, очень красивой и в то же время радостной — именно так ее запомнили все, кто ее знал, хотя сама она, кажется, думала иначе. Он мне не нравился. Казалось, я хочу взять и стереть эту картинку: но это было невозможно. Голод — то чувство, которое преследовало меня.

Мое положение было ужасным. Ненавижу ее за то, что родила меня, ведь мне нечего есть и негде ночевать. Я одинок. Оплата за комнату истекла уже давно. Я не ел несколько недель.

Голод был ужасен и нестерпим, я ощущал его всеми фибрами своей души. Несколько раз я чуть было не разорвал на клочки простыню, на которой лежал. Я хотел есть, как наркоман после очередной дозы. Ничего не мог поделать с собой.
Попрошайничество не помогало: нищие и богатые больше не хотели меня замечать. Я имел дурную славу, никто не думал обо мне. Отверженный и чужой, я знал, что живу в стеклянном пузыре, куда никто не смотрит.