Страшилка

И снова здравствуй, мой дорогой дневник. Сегодня мне очень трудно писать, и пальцы совсем меня не слушаются, но я хочу рассказать тебе...

Знаешь, прошла уже неделя, как не стало моей дорогой и горячо любимой мамы. Последнее время она так болела, что не смогла выдержать наступившие холода. Она совсем не вставала, но пошла к знакомой попросить пустого ведра для воды. Она так и не пришла. Теперь у меня никого нет, кроме тебя. Мне так холодно и так хочется есть. Мамина большая и серая пушистая шаль совсем не греет. Сегодня мне кажется, что если я усну, то уже не смогу встать. Никогда. Я поняла это еще вчера. Поэтому изо всех сил я стараюсь что-то делать, хотя двигаться с каждым разом все тяжелей, и мне ничего не остается, как писать тебе.

За окном время от времени раздается протяжный гул самолетов. Он очень страшный, как протяжный вой голодных шакалов. Когда я слышу этот звук, то понимаю, что сейчас будут бомбить. Наш дом разрушен снарядами уже давно. Наших соседей нет в живых. Никого. От нашей квартиры осталась только библиотека - маленький угол под завалинами, в котором мне приходится ютиться. За последний год жители Ленинграда сильно изменились. Когда я стою в очереди, прижимая карточку к груди, то не вижу в этой очереди людей. В их пустых глазах не осталось жизни. Многие из них утратили свой моральный облик, желая только одного - утолить свой голод. А голод был повсюду. Он проникал в самые потаенные уголки домов, просачивался сквозь выбитые окна, скользкой змеёй забирался в постели и медленно убивал. Все это печально, но жаловаться и плакаться нельзя, мы должны быть сильными. Нельзя поддаваться панике, а высказаться всегда можно тебе.

23 июня. 1941 год

- Олежка, красивые-то какие! Прямо как рябиновые гроздья!
Олег с нежной грустью смотрел на крутившуюся возле зеркала супругу. Во рту сразу почувствовался кислый вкус детства и вяжущей неспелой рябины.
Маленький сынишка ещё спал, но чемоданы были уже собраны и небольшой кучкой стояли возле порога военной квартиры. Алые капли бусин небольшого блестящего украшения стали последним подарком для молодой жены перед отправлением к родным. Граница близко, и оставаться было опасно.
- Ниночка, нам пора.
В тот тучный тёмный вечер с запахом скошенной травы и послегрозового воздуха они молча шли к поезду. Где-то за деревьями раздавался звук играющей гармони, и в тусклом свете ламп кружились сгорбленные тени. Последняя радость перед войной, после которой все разъедутся по разные стороны... Одни на фронт, а другие подальше от этих мест.

Армия Света отступала все дальше и дальше... Потеря короля эльфов подкосила боевой дух солдат и теперь они не могли бороться с полчищами мертвецов. Местные чародеи пытались противостоять Некроманту, но всякий раз все кончалось фиолетовой вспышкой, означавшей все большее приближение армии Некроманта. Армия Света отступала к Аракиру, чтобы там дать последний бой мертвым и их хозяину.
К Аракиру рвался и Ханалг. Именно оттуда он и хотел попасть в Обитель Девятерых. Его сила становилась все больше и больше с каждым днем. Его заклятие поглощения действовало безотказно, а в мире не было магов, Способных бросить ему вызов. Мертвые шли и шли, и вскоре перед Темным Магом открылась столица Империи.

Недалеко от города Керчь находятся Аджимушкайские каменоломни. Много слухов о них ходит... Во время Великой Отечественной войны там стояли солдаты, когда основное войско готовилось отступать на Кубань, через пролив, этих воинов оставили прикрывать, но приказа отходить не дали. Некоторые солдаты потом пытались найти пути отхода вплавь, но их расстреливали как дезертиров свои же. Естественно, те, кто остались в живых, спустились в каменоломни и начали вести партизанскую войну. Фашисты долго штурмовали партизан и даже газом травить пытались не раз, но толку от этого не было. Тогда немцы просто взяли их в осаду и те умерли от голода, лишь шестерых удалось взять в плен.

После войны про эти каменоломни на некоторое время забыли, а когда вспомнили сделали музей. Даже сейчас туда водят экскурсии, разрешают фотографироваться. Люди говорят, что атмосфера у этого места тяжелая, как спускаешься в шахты, так сразу появляется какая-то тоска, словно сами стены давят непреодолимым грузом.

Мы заложники минувших лет.
Не забыть нам той страшной войны...
Не понять это горе и смерть,
И отрады побед не вкусить.
Мы зовемся героями века...
Ну, а толк, если мы здесь никто.
И печальная радость победы,
Ни за что не простит нам грехов.
Светлой грустью проводим мы тени
Спящих близких под грунтом земли.
Темным счастьем заслуженным честно
На прощанье посмотрим мы вслед.

Взошла полная луна, осветив мрачную и жуткую картину. Остатки домов протягивали сломанные конечности к безмолвному небу, усыпанному равнодушными ко всему звездами. Руины, покрытые снегом, блестели при луне, невольно зачаровывая своей мёртвой красотой. Ветер гулял покинутыми улицами, забрасывая снег в разбитые, слепые окна. Он завывал так, что могло показаться, будто это кричат тысячи людей, которых настигла беда.
Но однообразная картина наконец-то изменилась. На дороге показалась одинокая фигурка. Это был мужчина, одетый в старую меховую куртку. Шапки у него не было, и волосы покрывала тонкая корочка льда. Мужчина, стараясь не обращать внимания на холод, упрямо шел вперед. Медленно, шаг за шагом, спотыкаясь, но все-таки не останавливался. И вот он приблизился к единственной более или менее уцелевшей хижине. Она была деревянная и казалась этаким островком в океане страха и тоски - весь ее внешний вид говорил о том, что она построена совсем недавно.
Мужчина открыл тоскливо скрипнувшую дверь и вошел в хижину. Обстановка внутри была крайне скудная – ни кроватей, ни стульев, ни столов. Только сложенный из камней очаг посредине единственной комнаты, в котором тлели еще не остывшие угли, да куча накрытой старым покрывалом соломы рядом с очагом, которая служила неведомо кому постелью.

Холодная ночь, я стою в полушубке,
Дрожу, различая шаги в тишине,
Сознанье творит небывалые шутки,
Иль это взаправду? Стою на войне...

Бежать не могу, ноги словно из ваты,
Трещат пулемёты, дрожат небеса,
Повсюду кричат, выживая, солдаты,
Горят тёмной ночью родные леса...

Свистят звонко пули, нещадно впиваясь,
Дробя чьи-то кости, ломая судьбу.
Кричит командир "За страну!", заикаясь,
И падает замертво с пулей во лбу.

- Машка! Маш! Принеси воды, что-то жарковато мне.
Тишина.
- Внучка, ты где? Принеси воды, пожалуйста!
Никакого ответа.
- Ушла, что ли... - Василий Павлович открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света.

- Будет тебе и Машка, и вода, и махорки мешок. Вставай, Вась, - прямо над ухом прозвучал чей-то звонкий и до боли знакомый голос.
Немного привыкнув к яркому освещению, Василий Павлович снова открыл глаза и увидел над собой несколько улыбающихся лиц, склонившихся над ним.
- Матерь божья! Степка! Ты ж это... Чур меня!
- Все мы тут "это". И ты тоже, Василь. Вставай уже, чего разлегся-то?
- Помер я, что ль?
- Ага, - не переставая улыбаться, ответил молодой человек.
- Я так и знал, - вздохнул Василий Павлович, - вчера еще давление поднялось, думал - вчера и помру... Ладно, давай руку, помоги подняться.

Я не знаю, правда это - или нет, но местные говорят, что так и было. А случилось это во время Великой Отечественной.
В селе, далеко на востоке СССР жила странная девочка. Лет двенадцать примерно. Она ни с кем не играла и всегда ходила в черном развевающимся платье и черном большом платке, который она надевала на голову и он свисал почти до пола. В школу ходила, но почему-то исчезала прямо на уроке. А в сорок первом и вовсе исчезла...
- Ой, что же будет? Что же будет?! - плакали жители.
- Да ничего не будет... Победим мы! - сквозь зубы шептала девочка.
Ее никто не слышал.
- И что они ноют? Пусть на фронт идут! Эх, если бы можно было им сказать... Но тогда Она меня заберет... А мне еще своим помочь надо!

Прошло много времени, как девочка добралась до запада СССР. И так получилось, что ее взяли в разведку. Она частенько просто становилась невидимкой, но как ей это удавалось - ни в какую не говорила!

Я открыл глаза, снова, даже в такой важный день меня разбудил Вильем. Кажется, его процессоры подпортились за столько лет. Я же говорил ему: не передвигаться рядом с комнатой. А сейчас послышался его голос:
- Доброе утро, мистер Алекс, надеюсь, я вам не помешал?
Я повернул голову. Черт, мне всегда было немного не по себе от него. 3-глазый робот, парящий над землей и подзадымляя комнату, с механическими клешнями, в одной, из которых была кружка с кофе и металлическая тарелка с супом.
- Да, спасибо, Вильем.
Робот пропарил к тумбочке, поставил еду и пододвинул к кровати, при этом говоря:
- Сегодня такая суматоха, 2 протектрона, 10 охранников и капитан Джо отправились к выходу из убежища! Что случилось, вам не рассказывали? Или уже сегодня 24 человек уходит наверх?