Кошачье молоко

Поселились мы у одной проворной тетки в частном секторе. Сорокалетняя женщина жила одна, хотя хозяйство вела образцово и готовила вкусно. Мне она понравилась сразу, хотя я на десять лет ее старше, а вот ей - Галине, понравился Володька. Сильно понравился, уж как она ему глазки-то строила и так, и так к нему подбирается, а он только о своей Анечке мечтает.

Дамочка оказалась приставучей и, в конце концов, Володька от нее просто сбежал, сняв угол у бабки на соседней улице. Галина загрустила и притихла, на меня ноль внимания. Я иногда заходил в гости к Володьке и он мне шепнул, что его хозяйка вроде как знахарка, но ему-то что. С Галиной стало твориться что-то неладное.

Был месяц май и Галя только то и делала, что пропадала где-то допоздна, а домой приходила до крови расцарапанными руками. Руки ее были разодраны в клочья и даже на щеке я заметил вспухлую царапину. Я пытался расспросить, но она лишь грубо ответила: "Не твое дело".

Однажды, умаявшись на работе, я пришел домой голодный, как волк и попросил у Гали поесть.
- Там борщ в холодильнике, возьми, сам разогрей, - ответила хозяйка.
Меня дважды просить не надо было. Я разогрел себе борщ, да только какой он без сметаны? Порыскал я в холодильнике и нашел пол-стаканчика сливок - грамм пятьдесят, не больше. Попробовал - вкусно, я их в борщ себе и бахнул все. Поел и пошел себе отдыхать.

Ближе к вечеру хозяйка залезла в холодильник и заорала благим матом.
- Ты сливки в стакане брал?! - орет.
- Я, - говорю, - с борщом их съел, а что?
- А чтоб тебя! Обжора! Собирай свои вещи и чтоб духу твоего через полчаса тут не было.
- Так ведь ночь на дворе, - говорю.
- Вон пошел отсюда! - завыла Галина, отдавая мне деньги за квартиру, те что я наперед заплатил.

Делать нечего, вижу, совсем свихнулась тетка на почве одиночества. Собрал я вещи и пошел к Володьке, хоть переночевать. Сидим мы на кухне у его знахарки, я и жалуюсь ему.
- Представляешь, озверела она просто, за ложечку сливок прогнала в ночь.

Бабка Тася, Володькина хозяйка, уши навострила, разговор наш слушая, а потом только руками всплеснула.
- Ай да дуреха Галка, приняла-таки мою шутку за чистую монету, - говорит. - Пришла однажды ко мне и просит, научи как парня приворожить, присушить, а я тебе заплачу щедро. Я хоть и знахарка, да с приворотами дело не имею - пакостная это штука. И грех большой. Отказала я ей, а она все ноем и ноет, проходу не дает. Вот и решила я над ней пошутить. Дам, думаю, ей такое задание, чтобы исполнить не могла, вот и отстанет от меня. "Ты как себе хочешь, но добудь хоть немного кошачьего молока и с него сделай творог. Над этим творогом прочтешь специальный заговор и угостишь им любимого. Век твоим будет", - сказала я и, написав на бумаге какую-то чепуху, отдала Гале. Галина довольная пошла к себе, оставив мне сотню на столе. Мне неудобно было деньги брать, но ведь иначе не отстанет. С того момента мне стали люди говорить, что Галина сошла с ума. Она выпрашивала у людей их недавно окотившихся кошек и что-то там с ними делала в сарае. Чтоб хозяева кошек не ворчали, она и им копеечку перекидывала. Ходила Галина вся исцарапанная и не удивительно - попробуй, подои кошку, да еще чужую.

Тут я понял, почему Галина на меня набросилась. Это же с каким трудом она набрала пол-стаканчика кошачьего молока, а я все одним махом проглотил. Я думал, что лопну от смеха. Интересно, сколько бы из того молока творогу вышло?! Смех-смехом, но ночью мне Галину стало жалко. Я вспомнил ее исцарапанные до крови руки, ее грустные глаза и кусачий от одиночества нрав. Купил торт и букет цветов и отправился к ней, вину заглаживать.

Галины глаза немного потеплели, а я стал ей помогать немного по хозяйству. Потом мы с Володькой уехали в Днепропетровск, только он там и остался, а я вернулся к Галке своей. С тех пор живу один такой на белом свете - счастливый.

- А почему это один такой? - спрашиваю.
- А кто еще на всем белом свете пил кошачье молоко? Хоть не мне предназначался приворот, но на мне сработал.
- Значит, не пошутила бабка с приворотом?
- А кто их знает, знахарок этих - где у них шутка, а где колдовство?