Страшилка

Жил-был старенький, но добрый вампир по имени Ифраим. Он был настолько старенький, что уж не мог пить людскую кровь, а пил вместо этого морковный сок. «А что? - говорил он сам себе, - тоже красненький и вкусный, а главное полезный!»
Пить сок, называлось у него - чайком побаловаться. И так бы он и жил в отдалении от всех близлежащих деревушек в своем стареньком уже разваливающемся особняке, если бы однажды в дом к нему не постучали.
«Кто бы это мог быть? Да еще и ночью?» - подумал про себя Ифраим, и спустился вниз, чтобы отворить дверь.
На улице шел дождь, и чье-то очертание у застекленной двери ютилось и прижималось ближе к дому в надежде спрятаться под навес над крыльцом, который был весь в дырах от старости.
Открыв дверь, Ифраим увидел девушку. Немного курносая, с родинкой над верхней губой, она была так мила, что невольно Ифраим даже испугался от внезапно нахлынувших на него чувств. Девушка была в одном зеленом ситцевом платье с голубыми васильками, промокшем насквозь. Черные сырые длинные волосы, как тряпки, расстелились по ее хрупким плечам. Она стояла, опустив глаза вниз, будто б виновата в чем-то, в руках у девушки была корзинка с ягодами земляники.

Издавая противный и мерзкий скрип, медленно открылась обшарпанная дверь. На пороге показалась худощавая девочка лет десяти, которая была вся грязная и неопрятная, скомканные волосы торчали в разные стороны. Она стояла на коленях, прижимая к груди старенького потрепанного мишку. Девочка попыталась встать, но у нее не получилось: превозмогая усталость, выставив руки вперед, она поползла на четвереньках, волоча за собой игрушку.

Коленки раздирала боль, тоненькая ткань платья быстро стерлась до дыр. Медленно переставляя левую и правую ногу, она ползла, сама не зная куда. В сознании её держала только одна мысль: "Есть. Я очень хочу есть".

Редкие прохожие шарахались в сторону от девочки и, прибавляя шаг, быстро уходили не оборачиваясь. Некоторые, увидев грязного ребенка, просто разворачивались и шли назад, забыв, что они так спешили куда-то.

Мы выслеживаем. Мы прячемся. Мы наблюдаем. И мы хотим есть.

Люди любят гулять ночью. Глупо и наивно, однако они находят это романтичным. Вот же придурки. Часто можно увидеть одинокую молодежь в каком-нибудь тусклом свете. Они идут, заткнув лишние дырки наушниками, и думают о чем-то своем. И тогда к ним прицепляется один из наших. Он будет мирно следовать по пятам. Дышать в такт. Шагать в такт. Жить в такт с этим невнимательным.

Пройдет время и человек подвергнет себя опасности. Люди очень глупы и забывчивы. А мы пользуемся шансом. Ловим, рвет, душим... и едим. Спустя долгие годы голода и слежки мы жадно трапезничаем, не оставляя лишнего куска. Каждая косточка пережевывается с небывалым удовольствием, которое никак больше не получить.

Глава 2. Вероломный план

- Александр Дмитриевич, у меня к вам экстренная новость!
Тот, кого назвали Александром Дмитриевичем, повернулся к двери. Его взору предался молоденький паренек лет так 20-ти. Одет он был в белую рубашку, с элегантным воротничком, и черные брюки со стрелками. Пока Александр Дмитриевич вспоминал кто это, паренек вновь заговорил.
- Ну так можно или нет, товарищ инспектор? - спросил он.
"А вспомнил, это же Аркаша, наш новичок", подумал Александр Дмитриевич, но виду не подал.
- Чего тебе? - пробасил он.
- У меня к вам экстренная новость! - повторился Аркаша.
- Ну так быстрее говори в чем дело, не мямли. - С ноткой раздражительности сказал инспектор полиции.

Мрачные, серые тучи нависали над городом. Заброшенным, разрушенным, навсегда утихшим городом. Я шёл по улице, пытаясь найти хоть что-то съедобное, но на глаза не попадалось ничего. Я рыскал по бесконечным переулкам, у которых, как казалось, нет ни конца, ни края. Не было звуков, не было движения, были лишь эти чёртовы переулки и тускло горящие фонари, которые были здесь единственным освещением. Окончательно оголодав, мой желудок протестующе рыкнул, но ничего с этим поделать я не мог. Голод. Этот чёртов голод. Жутко хотелось есть, но нигде не было и намёка на что-то съедобное, но вдруг где-то поблизости раздался шорох. Из переулка выбежала заплаканная девочка в белом (по крайней мере, оно когда-то было белым) пальто. Оно было перепачкано грязью и чем-то бурым. Пальто было разодрано, а её рыжие волосы, были растрёпаны так, будто это были и не волосы вовсе, а птичье гнездо. Серые, словно серебро, глаза выражали отчаяние и ужас. Чёрные туфельки были побиты, а носы давно стёрлись. Она посмотрела на меня, и казалось бы, вот он я, её единственное спасение, но девочка только вскрикнула от испуга, и снова рванула куда-то дальше. Я с недоумением посмотрел ей вслед и, недолго думая, последовал за ней.

В поселке жила одна старуха вся округа её боялась, так как считали ведьмой. Когда бабка скончалась никто об этом и не знал, так и сгнила она в своем доме на окраине поселка.

Вскоре в тот дом переехала семья с маленьким ребенком, сделали ремонт и стали жить. Только ребенок стал лапочить что-то на своём, да в углы пальчиком показывать. Мать до поры до времени была спокойна. Мало что ребенок может придумать. Пока однажды ей не стали сны мерзкие снится, до того дошло, что женщина в поту и с криком просыпаться стала. Решив, что так продолжаться больше не может, мать освятила дом. Авось поможет. На следующую ночь сквозь сон женщина услышала чьё-то пение, похоже, что пели колыбельную. Мать пошла в комнату к сыну. Увиденное повергло её в шок.

Разрезая плоть под светом лунным,
Не гнушаясь боли и обид,
Обретешь лишь силу в полнолунье,
Твой инстинкт покорным быть велит.

Зов души противен осязанью,
Находясь во власти мирозданья,
Разум твой навеки замолчит.

Тьмою неминуемой пленённый,
Злобой и обидой порождённый,
Ты давно безжалостно убит.

– Встали. Поклон. Всем хорошего дня. – закончил учитель свой урок, как только послышался шум звонка, и в классе сразу стало очень оживлённо. Ученики переговаривались, смеялись, собирали вещи. Лаура уже не в первый и не во второй раз за день была окружена одноклассниками, которые всё не могли наговориться на прощание. Сегодня девушка училась в этой школе последний день и поздно вечером уже должна была вылететь в Англию. По некоторым причинам последние три года ей пришлось пожить у бабушки в Японии, и теперь она с нетерпением ждала возвращения домой. На пороге класса Лаура бросила прощальный взгляд на свою уютную парту у окна, и, в окружении подруг, вышла в школьный коридор.

Путь домой обычно не занимал много времени. Купив по дороге любимых клёцок бабушки и немного окономияки на ужин, девушка, весело помахивая пакетом с едой, шла по тихой улице мимо ряда похожих друг на друга домиков. Вдруг в пустом промежутке между двумя домами, где когда-то по странным мистическим причинам случился пожар, и с тех пор ничего не строилось, она заметила человека. Какой-то мужчина лежал возле стены каменного забора на спине. Внешне он не был похож на пьяницу или на какого-нибудь бомжа. Было видно, что человеку плохо или же с ним что-то случилось. Немного поколебавшись, Лаура всё-таки ступила на выжженный участок и осторожно приблизилась к незнакомцу.

И снова здравствуй, мой дорогой дневник. Сегодня мне очень трудно писать, и пальцы совсем меня не слушаются, но я хочу рассказать тебе...

Знаешь, прошла уже неделя, как не стало моей дорогой и горячо любимой мамы. Последнее время она так болела, что не смогла выдержать наступившие холода. Она совсем не вставала, но пошла к знакомой попросить пустого ведра для воды. Она так и не пришла. Теперь у меня никого нет, кроме тебя. Мне так холодно и так хочется есть. Мамина большая и серая пушистая шаль совсем не греет. Сегодня мне кажется, что если я усну, то уже не смогу встать. Никогда. Я поняла это еще вчера. Поэтому изо всех сил я стараюсь что-то делать, хотя двигаться с каждым разом все тяжелей, и мне ничего не остается, как писать тебе.

За окном время от времени раздается протяжный гул самолетов. Он очень страшный, как протяжный вой голодных шакалов. Когда я слышу этот звук, то понимаю, что сейчас будут бомбить. Наш дом разрушен снарядами уже давно. Наших соседей нет в живых. Никого. От нашей квартиры осталась только библиотека - маленький угол под завалинами, в котором мне приходится ютиться. За последний год жители Ленинграда сильно изменились. Когда я стою в очереди, прижимая карточку к груди, то не вижу в этой очереди людей. В их пустых глазах не осталось жизни. Многие из них утратили свой моральный облик, желая только одного - утолить свой голод. А голод был повсюду. Он проникал в самые потаенные уголки домов, просачивался сквозь выбитые окна, скользкой змеёй забирался в постели и медленно убивал. Все это печально, но жаловаться и плакаться нельзя, мы должны быть сильными. Нельзя поддаваться панике, а высказаться всегда можно тебе.

Сегодня тёмное время суток, полная луна освещает тёмный лес своими лучами. Среди этих лучей я могу разглядеть только деревья, камни и траву. Хочется есть. Я заметил что-то не так ещё тогда в переулке. Ладно, расскажу всё с самого начала.

Мы с женой очень радовались пополнением в семье и, чтобы прокормить трое ртов, я устроился на престижную работу. Из меня вышел хороший работяга и уже буквально через год меня повысили. Мне пришлось ехать в командировку в Америку. После я вернулся на родину и когда я уже подходил к дому, на меня напали в переулке. Это оказались какие-то отморозки, они меня избили, а потом вывезли в лес. Там они меня ширнули ножом и бросили умирать... Странно, я плохо помню своё имя... Но вскоре я оклемался, видимо, рана была не очень глубокой, я смог встать и пойти куда глаза глядят.

И вот я уже хожу по этому лесу несколько часов, не могу передвигаться быстрее, так как ноги сами не превышают скорость... Хочется есть... Кровь давно свернулась от жажды... Стоп... Я вижу свет - это горит костер. И вот я, радостный, счастливый, прибавляю шаг.