Страшилка

Комната. Темная, темная, ничего не видно. Холодно; пальцы, руки и ноги онемели, не чувствую их. По щеке течет что-то горячее и вязкое, наверно кровь, незаметно. Мне страшно, очень страшно. Как я здесь оказался? Не помню, только голова и живот болят. В углу, в котором я сижу, очень сыро, по стене бежит струйка ледяной воды, под пятками лужа. В другом конце помещения пищат и шуршат крысы, может быть, мыши. Поджимаю под себя ноги, закрываю глаза, пытаюсь припонмнить хоть что-нибудь. Тщетно, а боль в голове все не унимается. Несколько минут просто сижу, никого нет, все так же тихо и пусто. Неужели, я здесь навсегда?..

Дверь открывается. От яркого света, от которого я успел отвыкнуть, сидя в этой тюрьме, меня на некоторое время ослепляет. В дверном проеме появляется силуэт мужчины. Он долго стоит и смотрит на меня.
- Вставай, - грубо сказал незнакомец.

Это случилось, когда лето подходило к концу, и я была как всегда дома под надзором старшей сестры. Поистине, это был монстр или мастер пыток. Когда мам и папа уходили на работу, начиналось самое страшное.

Сколько у нее было идей для пыток! И в каждый день она исполняла каждую из своих задумок. Позавчера она била меня ногами, пока кровь не потечет из моего лица, вчера она связала меня и заставила глотать моющее средство, у меня было отравление, сильное отравление. Сегодня она собирается резать меня как помойную крысу, оставляя мои раны кровоточить, завтра она сделает еще что-нибудь и не остановится, пока не убьет меня. А умирать я буду долго и мучительно.

Я сижу, пишу и плачу, насколько моя жизнь никчемна, даже собак и то любят больше!
Перейдем к истории.

- Какого чёрта? - Этьен проснулся и увидев возле своей постели Эйдана, в маске палача, испугался не на шутку. Это всё что он смог промолвить, прежде чем Эйдан ударил его по голове.
Очнулся Этьен уже в подземелье, в камере пыток, растянутый на дыбе.
- Эйдан, сопротивляйся ей. - кричал Этьен, наблюдая, как Эйдан расхаживает возле стола с инструментами, выбирая подходящий.
Наконец-то Эйдан выбрал щипцы, и стал приближаться к Этьену. Он захватил один ноготь, и стал сдирать его. Этьен закричал от адской боли.
- Эйдан, это всё маска. Сними колпак. - но Эйдан не слушал. Им уже управляли совершенно иные силы.
Содрав ноготь, Эйдан вернул щипцы на место, и взял другой предмет - грушу.
- Только не это! - Этьен начал трепыхаться, так как ему было известно о назначении этого орудия пыток.
Когда Эйдан уже приближался к Этьену, держа в руках этот ужасающий предмет, в один миг, послышался глухой удар, и Эйдан рухнул на пол. Позади него стояла Миа, держа в руках деревянную кувалду.
- Этьен, ты в порядке? - Миа бросилась отвязывать мужчину.
- Позже развяжешь. Сними с него колпак. Живо!

"Язык мой - враг мой" - гласит народная мудрость. Она верна, да-да, верна. В настоящий момент я, изнуренный пытками, лежу в клетке и ожидаю утра. Скорей бы. Утром меня казнят на костре. Сожгут над корзиной с черным котом, как еретика, чернокнижника.
И все из-за того, что я посмел сказать насчет правоты Джордано Бруно. И насчет учений Галилео Галилея. И где? На Венецианском маскараде, по пьянке. Вино крепкое дало в голову, а утром меня схватили и отвели в пыточную. Сначала, конечно, никаких пыток не применяли, а расспрашивали о моем вольнодумии, о еретических взглядах. Ну, я все отрицал, естественно. Что ничего такого не было, что я признаю ученья церкви. На что мне привели нескольких запуганных идиотов, которые подтвердили мои те слова. Скорее всего, им пригрозили пытками или казнью. Они и понесли на меня всякую чушь. Ну, насчет Бруно и Галилея я не отрицаю, а то, что я летаю по ночам или пытался уничтожить Солнце, своими заклинаниями, это полная чушь. Привели какую-то дамочку. Дура дурой. Стоит, переминается с ноги на ногу. Ее допрашивают, а она большую часть молчит. Только башкой тупо качает, как те заграничные игрушки, с Востока.
После всего этого, терпение у моих инквизиторов улетучилось и они приступили к пыткам. Сначала несколько дней морили меня голодом, но этого им показалось мало.

Нет я прошу!!! Я больше не хочу этого. Я терплю пытки уже давно, год, а может два. Я жду пока я им надоем и они меня отпустят. Но пока что я продолжаю кричать. Все тело в шрамах, ногти вырвали ещё месяц назад с корнем. Со мной делают что хотят, кроме изнасилования. Почему я?

Они идут с едой. Так как зубы мне выбили уже при первой встрече, то кормят меня ложкой. Убежать не могу, они переломали мне ноги. Я просто ползаю по холодному бетону. Каждый день меня кормят объедками еды и кашей. Они подходят и пихают в меня её насильно... Меня тошнит. Мне плохо... мама... ма... ма... Они пришли с ещё одной пыткой. Говорят что я слишком много говорю. Они привязали меня к старому креслу и открыли широко рот. Нет! Прошу не надо, они зажали мне язык и взяли нож. Визг сорвался с моих напряжённых связок. Обрубок языка свалился мне в рот. Вязкая, тёплая жижа тела мне в глотку. Я пыталась выплюнуть, но не получалось и поэтому я склонилась к полу, чтобы жижа текла на пол. Они оглушили меня...

Подходил к концу декабрь... Это было обычное ничем непримечательное зимнее утро... шел снег... железная Генриетта только заступила на смену... по безлюдному больничному коридору разносился стук ее сапог и сухой старческий кашель...

Медсестра уже готовила все необходимое для нечеловеческих пыток... кабинет был пропитан страхом, нестерпимой болью и ужасом, охватывающих тех, кому пришлось здесь побывать когда-либо... В кабинете царило тяжелое нагнетающее молчание, только медсестра разбавляла его металлическим скрипом и лязганьем инструментов... она готовила все необходимое для того чтобы я стал одним из них... из тех людей, которых забрал этот кабинет, а те немногочисленные счастливцы, кто сумел его покинуть, долгие годы живут в страхе и паранойи - снова очутиться здесь.

Железная фрау подошла ко мне и снова бросила взгляд леденящий душу... в этом кресле я был для нее уязвим и совершенно беззащитен. Молча взглянула на медсестру, фрау дала ей понять, что уже пора исполнить приговор... последнее что я помню - яркий блеск железных орудий пыток...

Ной стоял в своей комнате, больше похожей на клетку. Он ненавидел её. Почти так же, как свою жизнь. Его отец был солдатом в новую "войну века". Именно, поэтому Ной был в этой клетке сейчас. Его мама и он были похищены так давно, что он уже и не помнит, когда. Он жил счастливо, пока это не случилось. Когда ему было восемь лет, он выколол себе глаза вилкой и съел их. Его не заботило, что сейчас он был слеп. Он даже был отчасти рад своей слепоте, потому что теперь они не могли пытать его мать у него на глазах. Вместо этого они теперь пытают его... музыкой. Радио музыкой, если быть точнее. Ной ненавидел музыку и когда ему одевали наушники, его уши начинали кровоточить. Мучители нарочно включали музыку на всю громкость, чтобы доставить подростку больше страданий.

Ною было 14 лет. У него были каштановые волосы, которые всегда торчали в разные стороны. Он был не очень высокого роста и худой, так как похитители почти не кормили его. Единственное что ему давали есть и пить - это кружку воды и два-три куска черствого хлеба в день. Он был вынужден носить оранжевую одежду и ходить с завязанными глазницами, но это не волновало его, так как он был слеп. В его рот был вставлен кляп и когда он не ел, его руки были связаны за спиной. Железные цепи были прикреплены к его лодыжкам, связывая ноги вместе. Он ждал в своей клетке, пока не услышал того, кто пришел пытать его. Ной начал слегка дрожать в ожидании начала пыток. Человек поднял Ноя и буквально бросил его на стул, затем одел на голову несчастного подростка наушники и переключил радио на обычную волну. Радио представляло собой старый приемник, но с разъемом для наушников. Человек смеялся над перепуганным мальчиком, наблюдая, как он дрожит. Ной упал на пол, трясясь от ужаса. Он выглядел так, как будто увидел призрака

1. Колесование
Приговорённому к колесованию железным ломом или колесом ломали все крупные кости организма, затем его привязывали к большому колесу и устанавливали колесо на шест. Приговорённый оказывался лицом вверх, смотря на небо и умирал так от шока и обезвоживания, часто довольно долго. Страдания умирающего усугубляли клевавшие его птицы. Иногда вместо колеса использовали просто деревянную раму или крест из брёвен. И, хотя считается, что орудия пытки чаще демонстрировались, чем использовались, тем не менее, не просто так 26 июня ООН провозгласила с 1997 года Международным днем в поддержку жертв пыток.

2. Пила
Палачи и инквизиторы тех лет проявляли недюжинную изобретательность в своем деле. Лучше нашего они знали, отчего человек испытывает боль и знали, что в бессознательном состоянии боли он не почувствует. А какая же казнь в Средних веках без садизма? Обычную смерть человек мог встретить повсеместно, дело это было нередкое. А необычная и очень болезненная смерть - распиливание. Жертву подвешивали вниз ногами, чтобы кровь не переставала поставлять кислород в голову и человек испытал весь ужас боли. Бывало, он доживал то того момента, когда ему медленно-медленно успевали распилить тело до диафрагмы.

3. Кол
На востоке придумали эту страшную казнь. Дело в том, что человек, которого посадили умело на кол -его конец должен был торчать из горла жертвы, мог жить еще несколько дней - страдать физически и морально, поскольку эта казнь была публичной.

У нее не было ни отца, ни матери, она даже не знала кто отец ребенка. Ей было 16. Оставался один месяц до родов... Она пошла в парк. Время 21:43. Темно. Осень. Вдруг, ее потащили в какое-то помещение. Ее пытали. Неделю. До родов меньше месяца. Она умоляла отпустить ее. Напрасно. Ее жестче пытали... Она не сдавалась. Она плакала, стонала. Похититель смеялся и молчал. Он взял нож. Начал резать ей руку. Она кричала от боли и от страха. Похититель заговорил:
- Тебе приятно?
- Мне больно! Отпустите меня!
- Наивная. Я еще не закончил.
Опять этот смех. Прошел месяц. Она родила. Но ее продолжали пытать. И ребенка. Он был при смерти.
- Я закончил свое дело. Отпускаю тебя.
- Правда? Спасибо!
По ее щекам потекли слезы радости. Но одно но... Он убил ее и ребенка. Он отпустил их.

Я скребусь по ночам в твои окна,
И мелькаю в углах, словно тень.
И ты веришь в меня так охотно,
Но бояться тебе будто лень!

Ты глядишь на меня без испуга,
И в глазах твоих мир да покой.
Яко видишь любезного друга,
А не призрака с гривой седой.

Я бужу тебя ночью шипеньем
Или скрежетом острых зубов.
Но, моргнув, предаёшься забвенью
Своих детских, безоблачных снов.

Обращаюсь я зверем клыкастым
И реву и скулю и рычу!
Но кажусь всё равно неопасным,
Даже если истошно кричу.