Когда-то давным-давно работал я в шахте, в службе. Ну, не важно. Дали нам с ребятами наряд — сходить к новой, ещё не пущенной в работу лаве №...-С «бис» (примечание автора: один из двух видов забоев, данный предназначен для добычи угля).
Так вот, пришли мы на вентиляционную сбойку, лава по штреку ещё метрах в двухстах-трехстах. Глубина — где-то между 500 и 600 метрами. Надо сказать, вентиляционные сбойки и вентиляционные уклоны — там где идёт, т.наз. «исходящая струя» (т.е. отработавший своё воздух) — места сказочные сами по себе, но сказка это страшная: всегда влажно, холодно, стоит густой туман, а с досок кровельной затяжки свисают бело-жёлтые, дурно, сладко пахнущие бороды плесени, все в таких «медовых» каплях. И тишина, только неутомимая и неостановимая струя тихо точит породы обнажённого массива.
Так вот, было нас человек 6, наверное, договорились, что я и ещё один паренёк останемся на вентсбойке у участкового водосборника, а они сделают свою часть наряда и придут к нам, и мы поможем им тащить груз на-гора.
Так вот, пришли мы на вентиляционную сбойку, лава по штреку ещё метрах в двухстах-трехстах. Глубина — где-то между 500 и 600 метрами. Надо сказать, вентиляционные сбойки и вентиляционные уклоны — там где идёт, т.наз. «исходящая струя» (т.е. отработавший своё воздух) — места сказочные сами по себе, но сказка это страшная: всегда влажно, холодно, стоит густой туман, а с досок кровельной затяжки свисают бело-жёлтые, дурно, сладко пахнущие бороды плесени, все в таких «медовых» каплях. И тишина, только неутомимая и неостановимая струя тихо точит породы обнажённого массива.
Так вот, было нас человек 6, наверное, договорились, что я и ещё один паренёк останемся на вентсбойке у участкового водосборника, а они сделают свою часть наряда и придут к нам, и мы поможем им тащить груз на-гора.
Ну, ушли. Как матёрые горняки, присели, прислонились к трубам противопожарного става и, выключив «местный свет» (тот, что на каску цепляют), попытались заснуть, что, разумеется, в шахте запрещено строжайше, даже если ты находишься в относительно безопасном месте.
Мне никогда не удавалось дремать в шахте, место это, прямо скажем, малоподходящее. Густота темноты в шахте наивысшая, т.е. привыкнуть глаза к такой темноте не могут и увидеть свою руку ты тоже не можешь, какой бы благородной белизны она ни была — нечего отражать той белизне.
Примерно через минуту-две, как мы устроились, мне почудился то ли плач, то ли смех совсем рядом, только приглушённый. Сознание у меня в подземных условиях изменяется из-за пороговой тревожности и я свет таки включил. Вадим, мой напарник, обматерил меня, а я ему:
— Тссс! Слышишь?!
Он замолчал. Прислушался. Но уже и я ничего не слышал.
Я, почувствовав себя неловко перед товарищем, выключил свет и инцидент канул в Лету.
Но не прошло и полминуты, как я услышал явственный хохоток. Меня пробрала дрожь, Вадим включил свет и посмотрел по сторонам — значит, услышал и он, думаю. Ну, я его и спрашиваю, мол, чего ты, чувак? Он помотал головой и снова выключил свет. На это раз надолго.
Всё это время в полной тьме я слышал шёпоты, хихиканье, плач, невнятное бубнение, издаваемые, очевидно, не одними устами. Очень неясные, приглушённые, словно кто-то тихо говорит через фанерную стену. Я был уверен, что их слышит и Вадим.
Я спросил его:
— Спишь?
— Нет.
— Слышишь, словно кто-то говорит? Наверное, это из лавы по твёрдой породе звук приходит, — включил я свой рационализм.
— Ну да, только лава в трёхстах метрах. — буркнул он.
Я замолчал, потому что сам не верил в свою версию.
— Может, это по трубам?
— Ещё не доведены до лавы, не «запитаны» в став (трубопровод). Много прорех.
Я осознал, что мы говорим шёпотом, который сами едва различаем. Похоже, «эти» беседовали громче, но вежливо умолкали, как только начинали говорить мы.
Я снова включил свет. Посмотрел вокруг: в четырёх-пяти метрах противоположный «бок» выработки, чуть ниже, метрах в десяти от нас, рябится микроозеро участкового водосборника (наша шахта водой не оскудевала). Встал, прошёл эти десять метров и вышел на пересечение (сопряжение называется) нашей вент.сбойки и штрека (горизонтальная выработка). Лавы не видать, звуков, кроме струи в ушах, ни единого. Посветил, поискал вероятного шутника из нашей «банды» — тщетно. Вернулся на место, сел и выключил свет. Ну, само собой, опять начались шепотки, уханья и бубнения.
До меня окончательно дошло, что звуки раздаются прямо из-за спины, из породной стены, из недр, в прямом смысле слова. Я снял каску (ох, видел бы горный инспектор!) и приблизил насколько мог ухо к породам, и точно — гам раздавался оттуда. Это была группа голосов — кто-то хныкал и стонал, кто-то вроде поругивал стенающих, словно наказывал их, типа «На тебе! На!», а кто-то хихикал, видимо, созерцая экзекуцию. Сейчас перед глазами картины Босха. Когда я включал свет, звуки смолкали, словно те, «замурованные», сами приникали ухом с той стороны и слушали нас.
В общем, просидели мы так минут сорок, пока не заслышали шарканье своих сотоварищей. Потом мы все вместе поднялись на-гора, и в искусственном свете цеха эти события потеряли свою чёткость и холодящий мистицизм. Словно уже и не было ничего.
Мне никогда не удавалось дремать в шахте, место это, прямо скажем, малоподходящее. Густота темноты в шахте наивысшая, т.е. привыкнуть глаза к такой темноте не могут и увидеть свою руку ты тоже не можешь, какой бы благородной белизны она ни была — нечего отражать той белизне.
Примерно через минуту-две, как мы устроились, мне почудился то ли плач, то ли смех совсем рядом, только приглушённый. Сознание у меня в подземных условиях изменяется из-за пороговой тревожности и я свет таки включил. Вадим, мой напарник, обматерил меня, а я ему:
— Тссс! Слышишь?!
Он замолчал. Прислушался. Но уже и я ничего не слышал.
Я, почувствовав себя неловко перед товарищем, выключил свет и инцидент канул в Лету.
Но не прошло и полминуты, как я услышал явственный хохоток. Меня пробрала дрожь, Вадим включил свет и посмотрел по сторонам — значит, услышал и он, думаю. Ну, я его и спрашиваю, мол, чего ты, чувак? Он помотал головой и снова выключил свет. На это раз надолго.
Всё это время в полной тьме я слышал шёпоты, хихиканье, плач, невнятное бубнение, издаваемые, очевидно, не одними устами. Очень неясные, приглушённые, словно кто-то тихо говорит через фанерную стену. Я был уверен, что их слышит и Вадим.
Я спросил его:
— Спишь?
— Нет.
— Слышишь, словно кто-то говорит? Наверное, это из лавы по твёрдой породе звук приходит, — включил я свой рационализм.
— Ну да, только лава в трёхстах метрах. — буркнул он.
Я замолчал, потому что сам не верил в свою версию.
— Может, это по трубам?
— Ещё не доведены до лавы, не «запитаны» в став (трубопровод). Много прорех.
Я осознал, что мы говорим шёпотом, который сами едва различаем. Похоже, «эти» беседовали громче, но вежливо умолкали, как только начинали говорить мы.
Я снова включил свет. Посмотрел вокруг: в четырёх-пяти метрах противоположный «бок» выработки, чуть ниже, метрах в десяти от нас, рябится микроозеро участкового водосборника (наша шахта водой не оскудевала). Встал, прошёл эти десять метров и вышел на пересечение (сопряжение называется) нашей вент.сбойки и штрека (горизонтальная выработка). Лавы не видать, звуков, кроме струи в ушах, ни единого. Посветил, поискал вероятного шутника из нашей «банды» — тщетно. Вернулся на место, сел и выключил свет. Ну, само собой, опять начались шепотки, уханья и бубнения.
До меня окончательно дошло, что звуки раздаются прямо из-за спины, из породной стены, из недр, в прямом смысле слова. Я снял каску (ох, видел бы горный инспектор!) и приблизил насколько мог ухо к породам, и точно — гам раздавался оттуда. Это была группа голосов — кто-то хныкал и стонал, кто-то вроде поругивал стенающих, словно наказывал их, типа «На тебе! На!», а кто-то хихикал, видимо, созерцая экзекуцию. Сейчас перед глазами картины Босха. Когда я включал свет, звуки смолкали, словно те, «замурованные», сами приникали ухом с той стороны и слушали нас.
В общем, просидели мы так минут сорок, пока не заслышали шарканье своих сотоварищей. Потом мы все вместе поднялись на-гора, и в искусственном свете цеха эти события потеряли свою чёткость и холодящий мистицизм. Словно уже и не было ничего.
EdWeber