Море пенилось и закручивалось гребнями волн, на конце которых образовывались, как их называют, барашки. Над горизонтом, пробиваясь сквозь высокие горы, сиял алый, кончено, этого нельзя было сказать точно, но все же рассвет, а может, и закат был алый. Ярко-алый, как кровь девственницы.
Только теперь, вспомнив, кровь, бьющую фонтаном из ее шеи, он понял, что видит не рассвет и океан, а черная полоса - это вовсе не горы.
Все это дьявол, дьявол, который охотился за ним и который заберет его в ад.
Он потерпит там наказание за все то, что он сотворил с его приспешницей.
С этой ведьмой, которая хотела наслать на него заклятие.
Он вскочил. Стул полетел в другую сторону комнаты.
Приспешники дьявола в белой одежде схватили его.
Он завопил, зная, что это не поможет.
Только теперь, вспомнив, кровь, бьющую фонтаном из ее шеи, он понял, что видит не рассвет и океан, а черная полоса - это вовсе не горы.
Все это дьявол, дьявол, который охотился за ним и который заберет его в ад.
Он потерпит там наказание за все то, что он сотворил с его приспешницей.
С этой ведьмой, которая хотела наслать на него заклятие.
Он вскочил. Стул полетел в другую сторону комнаты.
Приспешники дьявола в белой одежде схватили его.
Он завопил, зная, что это не поможет.
Колющая боль в шее.
Доктор, со спокойным видом наблюдая привычную ему картину, положил фотографию чернильной кляксы на стол.
Нет, с него хватит этих нововведений, лучше вернуться к старой доброй лоботомии.
Доктор, со спокойным видом наблюдая привычную ему картину, положил фотографию чернильной кляксы на стол.
Нет, с него хватит этих нововведений, лучше вернуться к старой доброй лоботомии.
Опять глюки