— Ох, ёкарный бабай... Как они вообще себе это представляют?
— Что такое, Толян?
— Ты план на сегодня смотрел? Во!
— Тэк-с... «Чебурашка», «Лотос», «Калинка», «Сокровище»... Ну и что?
— Ты знаешь, что такое «Сокровище»?
— Написано, медцентр какой-то.
— Не какой-то, а гинекологический.
— Мож возьмём Женьку? Же-е-е-к-а-а!
— Чего тебе?! – В дверь высунулось недовольное существо предположительно женского пола, судя по форменной юбке.
— Жека, ты утром подмывалась?
— Да пошёл ты!
— Жека не подойдёт!
— Что, думаешь, не подмывалась, да?
— Они на беременных специализируются! Мне вчера Ленка как раз что-то грузила, что хочет к ним ходить на курсы подготовки к родам. Что ты на меня так смотришь?
— Что такое, Толян?
— Ты план на сегодня смотрел? Во!
— Тэк-с... «Чебурашка», «Лотос», «Калинка», «Сокровище»... Ну и что?
— Ты знаешь, что такое «Сокровище»?
— Написано, медцентр какой-то.
— Не какой-то, а гинекологический.
— Мож возьмём Женьку? Же-е-е-к-а-а!
— Чего тебе?! – В дверь высунулось недовольное существо предположительно женского пола, судя по форменной юбке.
— Жека, ты утром подмывалась?
— Да пошёл ты!
— Жека не подойдёт!
— Что, думаешь, не подмывалась, да?
— Они на беременных специализируются! Мне вчера Ленка как раз что-то грузила, что хочет к ним ходить на курсы подготовки к родам. Что ты на меня так смотришь?
У подъезда медцентра «Сокровище» припарковалась красная Mazda, из неё сперва вышли два парня в кожанках, похожие не то на бандитов, не то на ментов, следом за ними с заднего сиденья выбралась холёная симпатичная блондиночка с едва заметным животиком. Осторожно пробрались сквозь лужи, переполненные весенними солнечными зайцами, живучими даже вечером, и гуськом втянулись в подъезд.
— Ага... я поняла, спасибо. Скажите, а можно у вас УЗИ сделать? А то у меня уже 20-я неделя, а в женской консультации талончиков не хватает, первое УЗИ сделали на 13-й неделе, а второе никак. А мне же надо знать, какого цвета пинетки вязать! – Блондиночка обезоруживающе улыбнулась и подняла идеально ровные бровки домиком.
— Вообще-то, на сегодня приём уже окончен. Видите же, остались мы вдвоём с гардеробщицей!
— Но вы же можете? Ну, пожалуйста!
— Ну ладно, пойдёмте. Папа желает участвовать? – Врач вопросительно покосилась на двух остолопов, загораживающих проход.
— Толик, пойдём?
— Лен, иди сама, мы тут побудем.
Блондиночка скорчила мимолётную гримаску недовольства и гордо прошествовала мимо остолопов следом за тётенькой-врачом, звенящей ключами. Вернулись они минут через сорок. Врач шла с неестественно прямой осанкой, плотно сжатыми губами, закаменевшим лицом. Лена утратила весь свой лоск, расплылась, ссутулилась, по лицу растеклась косметика, даже золотистые кудряшки перестали блестеть, обвиснув неаккуратными мокрыми прядями. Распухли нос и губы. В руках у Лены было две бумажки.
— Ну что?
— Поехали отсюда скорее! Я буду ждать в машине.
Толик вопросительно обернулся к врачу.
— Пускай подождёт. Я вам всё расскажу.
Лена плакала, сидя на заднем сиденье и сквозь слёзы смотрела на выписанные бумаги. Направление на кафедру генетики. ЗВУР. Множественные пороки развития. Показания к прерыванию беременности. Толика не было очень долго, но ей было уже всё равно. Время потеряло свой смысл. Ждать больше было некого. И совершенно неважно, что ребёнок продолжал пихаться – теперь от этих толчков было только ещё хуже. Из мира пропал запах весны и солнечные зайцы. Нечем стало дышать. Из подворотен потянуло запахом помоек. Ещё два дня обследований у самых разных врачей, один и тот же приговор, больница. Три протокола с требованием подписать согласие на прерывание беременности.
«Не гадайте о причинах, всё выяснится после вскрытия, потом сможете родить здоровенького! Не плачьте, ну что ж вы плачете-то все!».
Три раза Лена подписала согласие на убийство собственного ребёнка. Ребёнок всё это время вёл себя абсолютно так же, как и до этого. Ночью буянил особо активно. Дышать по-прежнему было нечем. Лена клала руки на животик и утешала обречённого сына: «Не бойся, скоро ты будешь у боженьки, тебе не будет так больно, как сейчас». Утром откачали воды и ввели раствор с каким-то ядом. После этого ребёнок уже не шевелился. В два часа ночи после уколов, капельниц и прочей суеты Лена родила то, что от него осталось.
На маленькой уютной кухоньке сидели две тётки средних лет и пили водку. Одна из них икала и плакала.
— Нор, ну как! Ну как так можно? Я ему... ик... у вашего ребёнка... ик... пороки, несовместимые с жизнью. А он мне деньги пихает. Я деньги убрала и дальше ему говорю, говорю. А он как баран смотрит на меня. И тычет мне в нос какое-то удостоверение. Я понять не могу, нет, у меня в голове не ук-ла-ды-ва-ы-ы-ы-ется!
— Тебе и не надо понимать.
— Составим, говорит, акт о правонарушениях! Ну ка-а-а-ак?!
— Маруська, тебе деньги нужны? Не вопрос, решим.
— Не нужны мне твои деньги. У меня, понимаешь, у меня душа-а-а-а боли-и-и-ит...
— Марусь, ну чего, чего ты не понимаешь? Всё ж логично.
— Что здесь логичного, Нора, объясни мне! — Возмущалась женщина. Локоть с силой опускается на стол, отчётливый удар на секунду заглушает пение Высоцкого из старого радиоприёмника.
— Нечего дуракам размножаться. Пей давай и не ной.
— Ага... я поняла, спасибо. Скажите, а можно у вас УЗИ сделать? А то у меня уже 20-я неделя, а в женской консультации талончиков не хватает, первое УЗИ сделали на 13-й неделе, а второе никак. А мне же надо знать, какого цвета пинетки вязать! – Блондиночка обезоруживающе улыбнулась и подняла идеально ровные бровки домиком.
— Вообще-то, на сегодня приём уже окончен. Видите же, остались мы вдвоём с гардеробщицей!
— Но вы же можете? Ну, пожалуйста!
— Ну ладно, пойдёмте. Папа желает участвовать? – Врач вопросительно покосилась на двух остолопов, загораживающих проход.
— Толик, пойдём?
— Лен, иди сама, мы тут побудем.
Блондиночка скорчила мимолётную гримаску недовольства и гордо прошествовала мимо остолопов следом за тётенькой-врачом, звенящей ключами. Вернулись они минут через сорок. Врач шла с неестественно прямой осанкой, плотно сжатыми губами, закаменевшим лицом. Лена утратила весь свой лоск, расплылась, ссутулилась, по лицу растеклась косметика, даже золотистые кудряшки перестали блестеть, обвиснув неаккуратными мокрыми прядями. Распухли нос и губы. В руках у Лены было две бумажки.
— Ну что?
— Поехали отсюда скорее! Я буду ждать в машине.
Толик вопросительно обернулся к врачу.
— Пускай подождёт. Я вам всё расскажу.
Лена плакала, сидя на заднем сиденье и сквозь слёзы смотрела на выписанные бумаги. Направление на кафедру генетики. ЗВУР. Множественные пороки развития. Показания к прерыванию беременности. Толика не было очень долго, но ей было уже всё равно. Время потеряло свой смысл. Ждать больше было некого. И совершенно неважно, что ребёнок продолжал пихаться – теперь от этих толчков было только ещё хуже. Из мира пропал запах весны и солнечные зайцы. Нечем стало дышать. Из подворотен потянуло запахом помоек. Ещё два дня обследований у самых разных врачей, один и тот же приговор, больница. Три протокола с требованием подписать согласие на прерывание беременности.
«Не гадайте о причинах, всё выяснится после вскрытия, потом сможете родить здоровенького! Не плачьте, ну что ж вы плачете-то все!».
Три раза Лена подписала согласие на убийство собственного ребёнка. Ребёнок всё это время вёл себя абсолютно так же, как и до этого. Ночью буянил особо активно. Дышать по-прежнему было нечем. Лена клала руки на животик и утешала обречённого сына: «Не бойся, скоро ты будешь у боженьки, тебе не будет так больно, как сейчас». Утром откачали воды и ввели раствор с каким-то ядом. После этого ребёнок уже не шевелился. В два часа ночи после уколов, капельниц и прочей суеты Лена родила то, что от него осталось.
На маленькой уютной кухоньке сидели две тётки средних лет и пили водку. Одна из них икала и плакала.
— Нор, ну как! Ну как так можно? Я ему... ик... у вашего ребёнка... ик... пороки, несовместимые с жизнью. А он мне деньги пихает. Я деньги убрала и дальше ему говорю, говорю. А он как баран смотрит на меня. И тычет мне в нос какое-то удостоверение. Я понять не могу, нет, у меня в голове не ук-ла-ды-ва-ы-ы-ы-ется!
— Тебе и не надо понимать.
— Составим, говорит, акт о правонарушениях! Ну ка-а-а-ак?!
— Маруська, тебе деньги нужны? Не вопрос, решим.
— Не нужны мне твои деньги. У меня, понимаешь, у меня душа-а-а-а боли-и-и-ит...
— Марусь, ну чего, чего ты не понимаешь? Всё ж логично.
— Что здесь логичного, Нора, объясни мне! — Возмущалась женщина. Локоть с силой опускается на стол, отчётливый удар на секунду заглушает пение Высоцкого из старого радиоприёмника.
— Нечего дуракам размножаться. Пей давай и не ной.