Предупреждение
Данный текст – своего рода кавер-версия известного произведения Эдуарда Успенского «Трое из Простоквашино». Разумеется, результат выдержан в типичной стилистике моих проектов – но здесь нет сцен смерти, секса или насилия. Нет и ненормативной лексики. Однако, неподготовленный читатель все равно может испытать шок от такого необычного переосмысления детской литературы. Для меня это всего лишь развлечение, хотя, как всегда, вышло концептуально – синтез «советского мультика» и «западной» эстетики, взаимодействие звериного и человеческого... и даже образы тепла и холода невольно получились с некоторой смысловой нагрузкой. Впрочем, оценивать любой текст должен именно читатель.
Также здесь использованы тексты песен «Зима» группы «Шмели» и «Don't be afraid» группы Eisfabrik (с моим переводом).
Приятного чтения!
Простоквашино. Глава 1
У одних родителей был мальчик. Звали его Дядя Фёдор. Потому что он был очень серьёзный и самостоятельный. Он в четыре года читать научился, а в шесть уже сам себе суп варил и разную работу по дому делал. В общем, он был очень хороший мальчик. И родители были хорошие – папа, сотрудник одного военного НИИ, и мама, музыкант в полупрофессиональной индастриал-группе.
И всё было бы хорошо, вот только мальчик был карликом. Причем на редкость уродливым – с огромной головой, поросшей жесткими, вечно спутанными волосами цвета ржавчины, и тонкими, словно проволока руками и ногами. На его маленьком лице, над которым нависал выпуклый лоб, вечно таилась какая-то испуганно-жалобная улыбка. Нос-пуговка, крошечный рот и крошечный подбородок. Но только его глаза, словно на контрасте, казались особенно яркими – большие, словно у персонажа аниме, насыщенного оттенка индиго. Тревожный взгляд – не ребенка, но зверя, ежесекундно ожидающего опасности. Неудивительно – всю свою жизнь Дядя Фёдор слышал лишь насмешки да унизительные комментарии – злобные от детей, жалостливые от взрослых. На слова он давно уже не обращал внимания – но некоторые жители города, оскорбленные его внешним видом, пускали в ход кулаки, швыряли камни, бутылки и прочий мусор, которого на послевоенных улицах было в изобилии. Надо отметить, практиковали это взрослые. А дети... Дети лишь повторяют действия и повадки взрослых – впрочем, как и всегда.
Данный текст – своего рода кавер-версия известного произведения Эдуарда Успенского «Трое из Простоквашино». Разумеется, результат выдержан в типичной стилистике моих проектов – но здесь нет сцен смерти, секса или насилия. Нет и ненормативной лексики. Однако, неподготовленный читатель все равно может испытать шок от такого необычного переосмысления детской литературы. Для меня это всего лишь развлечение, хотя, как всегда, вышло концептуально – синтез «советского мультика» и «западной» эстетики, взаимодействие звериного и человеческого... и даже образы тепла и холода невольно получились с некоторой смысловой нагрузкой. Впрочем, оценивать любой текст должен именно читатель.
Также здесь использованы тексты песен «Зима» группы «Шмели» и «Don't be afraid» группы Eisfabrik (с моим переводом).
Приятного чтения!
Простоквашино. Глава 1
У одних родителей был мальчик. Звали его Дядя Фёдор. Потому что он был очень серьёзный и самостоятельный. Он в четыре года читать научился, а в шесть уже сам себе суп варил и разную работу по дому делал. В общем, он был очень хороший мальчик. И родители были хорошие – папа, сотрудник одного военного НИИ, и мама, музыкант в полупрофессиональной индастриал-группе.
И всё было бы хорошо, вот только мальчик был карликом. Причем на редкость уродливым – с огромной головой, поросшей жесткими, вечно спутанными волосами цвета ржавчины, и тонкими, словно проволока руками и ногами. На его маленьком лице, над которым нависал выпуклый лоб, вечно таилась какая-то испуганно-жалобная улыбка. Нос-пуговка, крошечный рот и крошечный подбородок. Но только его глаза, словно на контрасте, казались особенно яркими – большие, словно у персонажа аниме, насыщенного оттенка индиго. Тревожный взгляд – не ребенка, но зверя, ежесекундно ожидающего опасности. Неудивительно – всю свою жизнь Дядя Фёдор слышал лишь насмешки да унизительные комментарии – злобные от детей, жалостливые от взрослых. На слова он давно уже не обращал внимания – но некоторые жители города, оскорбленные его внешним видом, пускали в ход кулаки, швыряли камни, бутылки и прочий мусор, которого на послевоенных улицах было в изобилии. Надо отметить, практиковали это взрослые. А дети... Дети лишь повторяют действия и повадки взрослых – впрочем, как и всегда.
4 декабря этого года Дяде Фёдору должно будет исполниться 16 лет, но он по-прежнему выглядит как шестилетний ребенок, ростом всего 120 см, и его уродство никуда не делось. Он учился на дому, выбираясь на улицу лишь с утра, пока не очень людно – короткая прогулка и поход в ближайший магазин, где к нему уже привыкли.
Друзей у него не было даже по переписке – после Войны интернет подвергся жесточайшей цензуре. В числе прочего, пользователи соцсетей должны были размещать свои настоящие данные – паспортное имя и адрес, фотографии без обработки. Разумеется, аккаунт Дяди Фёдора тут же подвергся тем же атакам, что и сам мальчик в реальной жизни. Поэтому интернет служил для него лишь источником информации и новостей, а также книг, музыки и других развлечений, дозволенных цензурой.
Но потребность в общении возрастала с каждым годом. Отчаявшись завести друзей среди людей, Дядя Фёдор мечтал о домашнем питомце. Коту или собаке все равно, как выглядит хозяин, зверь любит того, кто заботится о нем, и остается верным до конца. Но мама его зверей не любила. Особенно всяких кошек. И это была главная причина, по которой у Дяди Фёдора с мамой всегда были разные споры.
Но однажды было так.
Обычное сентябрьское утро, перетекающее в день. Пасмурный городской полдень с привкусом осени. Дядя Фёдор поднимался с сумками на свой четвертый этаж по лестнице и ел бутерброд из пекарни при магазине, поскольку не успел позавтракать до утренней вылазки.
В доме было шесть этажей, шахта лифта имелась, но самого лифта никогда не было, и двери пустой шахты вечно держались приоткрытыми, что превращало эти 24 метра гулкой пустоты в сборище мусора, который обитатели подъезда ленились донести до контейнеров во дворе.
Преодолев первые три этажа, Фёдор замер. Он вновь это почувствовал.
Пристальный взгляд, устремлённый в его сутулую спину.
И очень четкое ощущение присутствия.
В последние две недели он постоянно чувствовал это, именно возле лифтовой шахты. Кто-то наблюдал за ним из этой и без того зловещей щели, откуда постоянно тянуло холодным, но каким-то душным воздухом с запахом тлена.
Но сегодня ощущение было более ярким. Словно незримый наблюдатель оказался ближе обычного.
Мальчик обернулся, в любой момент ожидая удара.
- Неправильно ты, Дядя Фёдор, бутерброд ешь, - раздался над его ухом мягкий мурлыкающий голос.
Дядя Фёдор дернулся, прижавшись спиной к перилам и вцепившись в сумку и упомянутый бутерброд. И хотел уже рвануться вверх, к спасительной квартире, но наконец-то увидел источник беспокойства.
Он явно только что выбрался из шахты – стоял возле нее, по-кошачьи жмурясь от дневного света. Стоял прямо, на двух ногах, демонстрируя высокий рост, порядка 185 см, и безупречную осанку элитного бойца. Но человеком он не являлся.
- Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь, - повторил незнакомец. - Ты его колбасой кверху держишь, а его надо колбасой на язык класть. Тогда вкуснее получится.
Шокированный мальчик машинально перевернул бутерброд и откусил, как велено.
- Так и вправду вкуснее. А ты кто?
- Ох, сложный вопрос. Взгляни на меня.
Фёдор и без того смотрел на странное существо во все глаза.
Высокий, мертвенно-бледный мужчина лет 25-35 – с острыми кошачьими ушами и длинным толстым кошачьим хвостом, который непринужденно и естественно покачивался. Сначала Фёдор решил, что эти экзотические части тела покрыты черным мехом, но присмотрелся и понял, что это «табби-макрель» (окрас диких кошек, похожий на серо-черный камуфляж). Незнакомец был одет в невероятно грязную белую толстовку, черные штаны, перепачканные пылью, побелкой и неизвестно чем еще. Светлые волосы тоже были грязными и свалявшимися, словно шерсть бездомного кота. Одежда была ему заметно велика – он был сильно истощен. Но, несмотря на изможденный и мрачный вид, его лицо было красивым – тонкие черты, бледные пухлые губы. Лицо фарфоровой куклы с холодными и прозрачными, как хрусталь, глазами. И это лицо показалось Фёдору знакомым. Определенно, мальчик видел его в новостях, и не раз.
- Ты же был одним из тех, кого судили после Войны... Генерал внешней...
- Пссс! – странный тип призвал к тишине. – Ни слова более. Это навредит нам обоим.
- Но почему ты стал... котом?
- Мой выбор был невелик – либо повесят, как остальных, либо я участвую в экспериментах по модификации человеческого тела. Суперсолдаты типа.
- Это же один из проектов моего отца. Поэтому ты знаешь мое имя, - догадался мальчик. – Ты пришел отомстить нам? Ты убьешь меня и папу с мамой?
- О нет, вовсе нет, не бойся. Я просто сбежал. И прятался здесь – просто подходящее убежище, не более того. А уже потом я узнал, что ты живешь в этом доме. Случайности неслучайны, - он чуть улыбнулся, демонстрируя острые кошачьи клыки. – Я благодарен твоему отцу, серьезно. Именно он был против смертной казни и добился вот этой меры. Он говорил так: «Они проиграли, мы победили. Поэтому судим мы».
Фёдор понял, что человек-кот говорит правду. Папа всегда говорил, что меры «окончательной великой победы» слишком жестоки – и к гражданскому населению, и к военному руководству. Но мальчика по-прежнему смущал тяжелый взгляд, жадно устремленный на него. Внезапно Дядя Фёдор понял, что его собеседник смотрит не на него – а на надкусанный бутерброд.
- Ох, ты же голодный, наверное, вот, возьми. Или... А пойдем ко мне? – неожиданно для себя самого пригласил Дядя Фёдор. Необычный во всех отношениях персонаж заинтересовал его, да и дефицит общения сказывался. К тому же он вспомнил фразу, за которую папе пригрозили «крупными неприятностями». – Историю пишут победители. Как узнать, что было на самом деле – надо спросить побежденного, - озвучил мальчик.
- Уверен? – с надеждой уточнил бывший генерал.
- Да. Родители только вечером придут. А тебе явно нужно поесть. Но сначала помыться.
Человек-кот провел в душе около получаса, приводя себя в порядок. Его ветхие грязные вещи отправились в мусорку. Затем он вышел, благоухающий гелем и дезодорантом папы и закутанный в ярко-розовый махровый халат мамы. Фёдор, тем временем, сварил свежий кофе, а завораживающий аромат и радостный писк таймера духовки возвестил, что горячие бутерброды готовы.
- Знаешь, из высших офицеров один я выбрал лабораторные застенки. Мои товарищи называли меня предателем и проклинали, когда шли на эшафот, - осилив три бутерброда и большую кружку кофе с молоком, гость углубился в мрачный лабиринт памяти. - Так что я сам по себе. У меня нет прошлого, у меня нет имени...
- Но как мне тебя называть?
- Как хочешь... Крайние полгода меня называли Двадцать Шестой.
- Так не годится, - мальчик покачал головой. – Можно, я буду называть тебя Вальтер?
- Отлично, - бывший глава уничтоженной структуры улыбнулся – и теперь его кошачью улыбку можно было назвать радостной.
После еды Вальтер помог Фёдору навести порядок. Они перебрались в комнату мальчика, и продолжили беседу.
А в 8 часов вечера пришли родители.
Мама как вошла, сразу и сказала:
- Что-то у нас не так... Посторонние в квартире. Не иначе как дядя Фёдор кого-то притащил. Кота, что ли?
- Ну и что? Подумаешь, кот. Один кот нам не помешает, - возразил папа, торопливо разуваясь.
- Тебе не помешает, а мне помешает, - ответила женщина.
- Римма, это было давно... Ох, ёлки. Тут кто-то покрупнее кота.
- Здрасте, Дмитрий Анатольевич, - смущенно приветствовал его Вальтер.
- О, сбежал-таки, - папа как будто даже обрадовался. – Ну и правильно. – Проект все равно хотели закрыть, а вас того, в утиль, - он махнул рукой перед горлом. – Кто поумнее был, все сбежали.
- Так это твое творение, - мама оглядела гостя. – Ну-ну, Франкенштейн ты мой ненаглядный, только не говори, что он будет с нами жить.
- А почему бы и да? – предложил папа. – У нас квартира пятикомнатная. Чем он тебе помешает?
- Тем, – отвечает мама. – Ты же понимаешь... Пойдут разговоры. Мы не можем его оставить, - настаивала мама. – Он военный преступник, в конце концов! А ты его, можно сказать, выпустил на волю. Ты понимаешь, чем для тебя это пахнет?
- Да, но и просто так...
- Мало нам одного урода? – взорвалась женщина. Копившееся все эти годы напряжение, чувство вины и горькая обида на судьбу сжались в единый комок и вырвались наружу ударной волной. – Сам бог тебя таким ребенком проклял! Научник... Говорили же мне: ученый хуже зэка. Из-за вас всё это началось и Война, и вот это всё... И теперь, видно, никогда уже не кончится.
Она повалилась в кресло и закрыла лицо руками. Плечи, затянутые в черно-белый полосатый джемпер вздрагивали, как от рыданий, хотя она не плакала.
- Римма, родная... - начал было папа.
- Что? – женщина резко выпрямилась, сквозь стекла очков вперив взгляд в мужа. – Что ты предлагаешь?
- Я не предлагаю, - папа Дяди Фёдора хотел было подойти к ней, но решил, что пока не стоит. – Я не предлагаю Двадцать Шестому... то есть, Вальтеру жить с нами и все такое. Ты права, это совершенно ни к чему. Мы дадим ему кое-что из вещей – и пусть сам о себе заботится. Но наш ребенок. Тебе не кажется, что этот инцидент – это не просто так?
- Вечно ты со своими фантазиями, - колюче отмахнулась мама. – Что, знак судьбы?
- Вальтер ведь не совсем человек. Поэтому-то Фёдор его притащил. Ну, я к тому, что ребенку все-таки нужна компания. Хотя бы кот, - осторожно проговорил папа.
- Ну, уж нет, - выдохнула мама. – Никаких животных! Мало мне было этого, - она нервно провела правой ладонью по левой руке, где, скрытый под рукавом джемпера, ветвился от запястья до плеча уродливый шрам. Этот шрам остался от клыков Чарли – колли, что жил у нее до Войны. Заразившись одним из боевых вирусов, милый пёс преобразился в машину для убийств, и первой его целью стала тогда еще совсем юная хозяйка. Римме удалось отбиться и уничтожить бывшего питомца. Остался лишь шрам на руке и еще больший шрам на психике. После Войны она окунулась в музыку и живопись, встретила мужа... По факту, Римма даже примирилась с уродством сына – но страх перед животным в доме ничто не могло вылечить.
- Хорошо, - папа примирительно развел руками.
Родители постучали в комнату сына, хотя дверь была полуоткрыта.
Фёдор и Вальтер сидели на диване. Они всё слышали, впрочем, Вальтер и не рассчитывал на иное решение. Он поднялся с дивана, выражая свое согласие.
- Мне пора, - проговорил человек-кот.
- Да, действительно, - ответила мама. Все-таки она чувствовала себя неловко. – Тебе нужны вещи... Давай мы тебе что-нибудь подберем, ты оставь вещи себе. И не беспокойся, никто не узнает, что ты здесь был и все такое.
Она пригласила Вальтера в их с мужем комнату и принялась перебирать одежду в шкафу. Вскоре он скинул халат и перебрался в узкие серые джинсы с черным кожаным ремнем с текстурой под рептилию, черную футболку с V-образным вырезом и логотипом кофе Jacobs, черный джемпер без рисунка и старые армейские ботинки. Все эти вещи принадлежали маме Фёдора, благо были выдержаны в стиле унисекс и вполне подходили для парня.
- Вот, - Фёдор протянул Вальтеру черный полушерстяной шарф с белыми анкхами и черный кожаный браслет с клепками-пирамидами.
- Красивые какие, - оценил человек-кот, надевая подарки. – Спасибо.
- Мне не жалко. Тебе нужнее.
Фёдор вышел вместе с ним на лестничную площадку.
Вальтер посмотрел ему в глаза. Мальчик чуть заметно кивнул.
- Послезавтра в 11 утра, - едва слышно проговорил Вальтер. Он вздохнул, словно бы с сожалением, и торопливо устремился вниз по лестнице.
Папа Фёдора подошел к сыну и приобнял его узкие горбатые плечи, что делал крайне редко.
Фраза Вальтера означала вот что. Еще за обедом, Фёдор признался новому знакомому, что не в силах влачить дальнейшее существование.
- Но я не хочу покончить с собой, - поведал мальчик. – Суицид даст лишь повод для радости всем им. «Вот, наконец-то этот выродок убил себя», - проговорил он с нарочито противной интонацией. И продолжил своим обычным голосом. – Я хочу сбежать из дома.
- Это не лучший выход, – заметил Вальтер, принимаясь мыть посуду. – Бездомным быть крайне тяжело, ты видишь по мне.
- Да. Вот поэтому я до сих пор здесь. – Если бы я нашел какое-то место, где я мог бы пожить, которое стало бы моим домом... Я всё умею делать, нужно только жилище. И как-то решить насчет денег... На работу-то меня не возьмут, по-любому.
- Да, это проблема, - согласился человек-кот. – Но просто так бросить родителей – не дело. Родители все-таки любят тебя...
- Они были бы рады избавиться от ребенка-урода, пусть и не признаются даже себе, - возразил Фёдор. – И я не собираюсь покидать их навсегда – можно видеться, приходить в гости. Я просто не хочу все время сидеть тут.
- Я тебя понял, - кивнул Вальтер. И задумался на полминуты. – Погоди-ка. Я знаю одно место... Только...
- Что за место? – оживился мальчик.
Он с вечера сложил в рюкзак всё по списку, что они с Вальтером составили. И лёг спать.
Утром папа уехал на работу, а мама на репетицию. Дядя Фёдор проснулся, привел себя в порядок, сварил каши, позавтракал и стал письмо писать.
Дорогие мои родители! Папа и мама!
Я вас очень люблю. Но жить так больше не могу. С одной стороны, я в клетке, пусть и очень уютной. С другой стороны – я у вас на шее сижу. А это неправильно. Я давно об этом думал. Вальтер стал лишь поводом для этого решения.
Я уезжаю в деревню и буду там жить. Вы за меня не беспокойтесь. Я не пропаду. Я всё умею делать, вы знаете. И Вальтер обо мне позаботится. И я и буду вам писать. Надеюсь, позже мы увидимся.
Буду скучать, но тем не менее...
Ваш сын Дядя Фёдор.
Он надел оливково-зеленые армейские штаны, черную рубашку и желтый джемпер, положил это письмо в свой собственный почтовый ящик, взял рюкзак и пошёл на автобусную остановку.
Друзей у него не было даже по переписке – после Войны интернет подвергся жесточайшей цензуре. В числе прочего, пользователи соцсетей должны были размещать свои настоящие данные – паспортное имя и адрес, фотографии без обработки. Разумеется, аккаунт Дяди Фёдора тут же подвергся тем же атакам, что и сам мальчик в реальной жизни. Поэтому интернет служил для него лишь источником информации и новостей, а также книг, музыки и других развлечений, дозволенных цензурой.
Но потребность в общении возрастала с каждым годом. Отчаявшись завести друзей среди людей, Дядя Фёдор мечтал о домашнем питомце. Коту или собаке все равно, как выглядит хозяин, зверь любит того, кто заботится о нем, и остается верным до конца. Но мама его зверей не любила. Особенно всяких кошек. И это была главная причина, по которой у Дяди Фёдора с мамой всегда были разные споры.
Но однажды было так.
Обычное сентябрьское утро, перетекающее в день. Пасмурный городской полдень с привкусом осени. Дядя Фёдор поднимался с сумками на свой четвертый этаж по лестнице и ел бутерброд из пекарни при магазине, поскольку не успел позавтракать до утренней вылазки.
В доме было шесть этажей, шахта лифта имелась, но самого лифта никогда не было, и двери пустой шахты вечно держались приоткрытыми, что превращало эти 24 метра гулкой пустоты в сборище мусора, который обитатели подъезда ленились донести до контейнеров во дворе.
Преодолев первые три этажа, Фёдор замер. Он вновь это почувствовал.
Пристальный взгляд, устремлённый в его сутулую спину.
И очень четкое ощущение присутствия.
В последние две недели он постоянно чувствовал это, именно возле лифтовой шахты. Кто-то наблюдал за ним из этой и без того зловещей щели, откуда постоянно тянуло холодным, но каким-то душным воздухом с запахом тлена.
Но сегодня ощущение было более ярким. Словно незримый наблюдатель оказался ближе обычного.
Мальчик обернулся, в любой момент ожидая удара.
- Неправильно ты, Дядя Фёдор, бутерброд ешь, - раздался над его ухом мягкий мурлыкающий голос.
Дядя Фёдор дернулся, прижавшись спиной к перилам и вцепившись в сумку и упомянутый бутерброд. И хотел уже рвануться вверх, к спасительной квартире, но наконец-то увидел источник беспокойства.
Он явно только что выбрался из шахты – стоял возле нее, по-кошачьи жмурясь от дневного света. Стоял прямо, на двух ногах, демонстрируя высокий рост, порядка 185 см, и безупречную осанку элитного бойца. Но человеком он не являлся.
- Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь, - повторил незнакомец. - Ты его колбасой кверху держишь, а его надо колбасой на язык класть. Тогда вкуснее получится.
Шокированный мальчик машинально перевернул бутерброд и откусил, как велено.
- Так и вправду вкуснее. А ты кто?
- Ох, сложный вопрос. Взгляни на меня.
Фёдор и без того смотрел на странное существо во все глаза.
Высокий, мертвенно-бледный мужчина лет 25-35 – с острыми кошачьими ушами и длинным толстым кошачьим хвостом, который непринужденно и естественно покачивался. Сначала Фёдор решил, что эти экзотические части тела покрыты черным мехом, но присмотрелся и понял, что это «табби-макрель» (окрас диких кошек, похожий на серо-черный камуфляж). Незнакомец был одет в невероятно грязную белую толстовку, черные штаны, перепачканные пылью, побелкой и неизвестно чем еще. Светлые волосы тоже были грязными и свалявшимися, словно шерсть бездомного кота. Одежда была ему заметно велика – он был сильно истощен. Но, несмотря на изможденный и мрачный вид, его лицо было красивым – тонкие черты, бледные пухлые губы. Лицо фарфоровой куклы с холодными и прозрачными, как хрусталь, глазами. И это лицо показалось Фёдору знакомым. Определенно, мальчик видел его в новостях, и не раз.
- Ты же был одним из тех, кого судили после Войны... Генерал внешней...
- Пссс! – странный тип призвал к тишине. – Ни слова более. Это навредит нам обоим.
- Но почему ты стал... котом?
- Мой выбор был невелик – либо повесят, как остальных, либо я участвую в экспериментах по модификации человеческого тела. Суперсолдаты типа.
- Это же один из проектов моего отца. Поэтому ты знаешь мое имя, - догадался мальчик. – Ты пришел отомстить нам? Ты убьешь меня и папу с мамой?
- О нет, вовсе нет, не бойся. Я просто сбежал. И прятался здесь – просто подходящее убежище, не более того. А уже потом я узнал, что ты живешь в этом доме. Случайности неслучайны, - он чуть улыбнулся, демонстрируя острые кошачьи клыки. – Я благодарен твоему отцу, серьезно. Именно он был против смертной казни и добился вот этой меры. Он говорил так: «Они проиграли, мы победили. Поэтому судим мы».
Фёдор понял, что человек-кот говорит правду. Папа всегда говорил, что меры «окончательной великой победы» слишком жестоки – и к гражданскому населению, и к военному руководству. Но мальчика по-прежнему смущал тяжелый взгляд, жадно устремленный на него. Внезапно Дядя Фёдор понял, что его собеседник смотрит не на него – а на надкусанный бутерброд.
- Ох, ты же голодный, наверное, вот, возьми. Или... А пойдем ко мне? – неожиданно для себя самого пригласил Дядя Фёдор. Необычный во всех отношениях персонаж заинтересовал его, да и дефицит общения сказывался. К тому же он вспомнил фразу, за которую папе пригрозили «крупными неприятностями». – Историю пишут победители. Как узнать, что было на самом деле – надо спросить побежденного, - озвучил мальчик.
- Уверен? – с надеждой уточнил бывший генерал.
- Да. Родители только вечером придут. А тебе явно нужно поесть. Но сначала помыться.
Человек-кот провел в душе около получаса, приводя себя в порядок. Его ветхие грязные вещи отправились в мусорку. Затем он вышел, благоухающий гелем и дезодорантом папы и закутанный в ярко-розовый махровый халат мамы. Фёдор, тем временем, сварил свежий кофе, а завораживающий аромат и радостный писк таймера духовки возвестил, что горячие бутерброды готовы.
- Знаешь, из высших офицеров один я выбрал лабораторные застенки. Мои товарищи называли меня предателем и проклинали, когда шли на эшафот, - осилив три бутерброда и большую кружку кофе с молоком, гость углубился в мрачный лабиринт памяти. - Так что я сам по себе. У меня нет прошлого, у меня нет имени...
- Но как мне тебя называть?
- Как хочешь... Крайние полгода меня называли Двадцать Шестой.
- Так не годится, - мальчик покачал головой. – Можно, я буду называть тебя Вальтер?
- Отлично, - бывший глава уничтоженной структуры улыбнулся – и теперь его кошачью улыбку можно было назвать радостной.
После еды Вальтер помог Фёдору навести порядок. Они перебрались в комнату мальчика, и продолжили беседу.
А в 8 часов вечера пришли родители.
Мама как вошла, сразу и сказала:
- Что-то у нас не так... Посторонние в квартире. Не иначе как дядя Фёдор кого-то притащил. Кота, что ли?
- Ну и что? Подумаешь, кот. Один кот нам не помешает, - возразил папа, торопливо разуваясь.
- Тебе не помешает, а мне помешает, - ответила женщина.
- Римма, это было давно... Ох, ёлки. Тут кто-то покрупнее кота.
- Здрасте, Дмитрий Анатольевич, - смущенно приветствовал его Вальтер.
- О, сбежал-таки, - папа как будто даже обрадовался. – Ну и правильно. – Проект все равно хотели закрыть, а вас того, в утиль, - он махнул рукой перед горлом. – Кто поумнее был, все сбежали.
- Так это твое творение, - мама оглядела гостя. – Ну-ну, Франкенштейн ты мой ненаглядный, только не говори, что он будет с нами жить.
- А почему бы и да? – предложил папа. – У нас квартира пятикомнатная. Чем он тебе помешает?
- Тем, – отвечает мама. – Ты же понимаешь... Пойдут разговоры. Мы не можем его оставить, - настаивала мама. – Он военный преступник, в конце концов! А ты его, можно сказать, выпустил на волю. Ты понимаешь, чем для тебя это пахнет?
- Да, но и просто так...
- Мало нам одного урода? – взорвалась женщина. Копившееся все эти годы напряжение, чувство вины и горькая обида на судьбу сжались в единый комок и вырвались наружу ударной волной. – Сам бог тебя таким ребенком проклял! Научник... Говорили же мне: ученый хуже зэка. Из-за вас всё это началось и Война, и вот это всё... И теперь, видно, никогда уже не кончится.
Она повалилась в кресло и закрыла лицо руками. Плечи, затянутые в черно-белый полосатый джемпер вздрагивали, как от рыданий, хотя она не плакала.
- Римма, родная... - начал было папа.
- Что? – женщина резко выпрямилась, сквозь стекла очков вперив взгляд в мужа. – Что ты предлагаешь?
- Я не предлагаю, - папа Дяди Фёдора хотел было подойти к ней, но решил, что пока не стоит. – Я не предлагаю Двадцать Шестому... то есть, Вальтеру жить с нами и все такое. Ты права, это совершенно ни к чему. Мы дадим ему кое-что из вещей – и пусть сам о себе заботится. Но наш ребенок. Тебе не кажется, что этот инцидент – это не просто так?
- Вечно ты со своими фантазиями, - колюче отмахнулась мама. – Что, знак судьбы?
- Вальтер ведь не совсем человек. Поэтому-то Фёдор его притащил. Ну, я к тому, что ребенку все-таки нужна компания. Хотя бы кот, - осторожно проговорил папа.
- Ну, уж нет, - выдохнула мама. – Никаких животных! Мало мне было этого, - она нервно провела правой ладонью по левой руке, где, скрытый под рукавом джемпера, ветвился от запястья до плеча уродливый шрам. Этот шрам остался от клыков Чарли – колли, что жил у нее до Войны. Заразившись одним из боевых вирусов, милый пёс преобразился в машину для убийств, и первой его целью стала тогда еще совсем юная хозяйка. Римме удалось отбиться и уничтожить бывшего питомца. Остался лишь шрам на руке и еще больший шрам на психике. После Войны она окунулась в музыку и живопись, встретила мужа... По факту, Римма даже примирилась с уродством сына – но страх перед животным в доме ничто не могло вылечить.
- Хорошо, - папа примирительно развел руками.
Родители постучали в комнату сына, хотя дверь была полуоткрыта.
Фёдор и Вальтер сидели на диване. Они всё слышали, впрочем, Вальтер и не рассчитывал на иное решение. Он поднялся с дивана, выражая свое согласие.
- Мне пора, - проговорил человек-кот.
- Да, действительно, - ответила мама. Все-таки она чувствовала себя неловко. – Тебе нужны вещи... Давай мы тебе что-нибудь подберем, ты оставь вещи себе. И не беспокойся, никто не узнает, что ты здесь был и все такое.
Она пригласила Вальтера в их с мужем комнату и принялась перебирать одежду в шкафу. Вскоре он скинул халат и перебрался в узкие серые джинсы с черным кожаным ремнем с текстурой под рептилию, черную футболку с V-образным вырезом и логотипом кофе Jacobs, черный джемпер без рисунка и старые армейские ботинки. Все эти вещи принадлежали маме Фёдора, благо были выдержаны в стиле унисекс и вполне подходили для парня.
- Вот, - Фёдор протянул Вальтеру черный полушерстяной шарф с белыми анкхами и черный кожаный браслет с клепками-пирамидами.
- Красивые какие, - оценил человек-кот, надевая подарки. – Спасибо.
- Мне не жалко. Тебе нужнее.
Фёдор вышел вместе с ним на лестничную площадку.
Вальтер посмотрел ему в глаза. Мальчик чуть заметно кивнул.
- Послезавтра в 11 утра, - едва слышно проговорил Вальтер. Он вздохнул, словно бы с сожалением, и торопливо устремился вниз по лестнице.
Папа Фёдора подошел к сыну и приобнял его узкие горбатые плечи, что делал крайне редко.
Фраза Вальтера означала вот что. Еще за обедом, Фёдор признался новому знакомому, что не в силах влачить дальнейшее существование.
- Но я не хочу покончить с собой, - поведал мальчик. – Суицид даст лишь повод для радости всем им. «Вот, наконец-то этот выродок убил себя», - проговорил он с нарочито противной интонацией. И продолжил своим обычным голосом. – Я хочу сбежать из дома.
- Это не лучший выход, – заметил Вальтер, принимаясь мыть посуду. – Бездомным быть крайне тяжело, ты видишь по мне.
- Да. Вот поэтому я до сих пор здесь. – Если бы я нашел какое-то место, где я мог бы пожить, которое стало бы моим домом... Я всё умею делать, нужно только жилище. И как-то решить насчет денег... На работу-то меня не возьмут, по-любому.
- Да, это проблема, - согласился человек-кот. – Но просто так бросить родителей – не дело. Родители все-таки любят тебя...
- Они были бы рады избавиться от ребенка-урода, пусть и не признаются даже себе, - возразил Фёдор. – И я не собираюсь покидать их навсегда – можно видеться, приходить в гости. Я просто не хочу все время сидеть тут.
- Я тебя понял, - кивнул Вальтер. И задумался на полминуты. – Погоди-ка. Я знаю одно место... Только...
- Что за место? – оживился мальчик.
Он с вечера сложил в рюкзак всё по списку, что они с Вальтером составили. И лёг спать.
Утром папа уехал на работу, а мама на репетицию. Дядя Фёдор проснулся, привел себя в порядок, сварил каши, позавтракал и стал письмо писать.
Дорогие мои родители! Папа и мама!
Я вас очень люблю. Но жить так больше не могу. С одной стороны, я в клетке, пусть и очень уютной. С другой стороны – я у вас на шее сижу. А это неправильно. Я давно об этом думал. Вальтер стал лишь поводом для этого решения.
Я уезжаю в деревню и буду там жить. Вы за меня не беспокойтесь. Я не пропаду. Я всё умею делать, вы знаете. И Вальтер обо мне позаботится. И я и буду вам писать. Надеюсь, позже мы увидимся.
Буду скучать, но тем не менее...
Ваш сын Дядя Фёдор.
Он надел оливково-зеленые армейские штаны, черную рубашку и желтый джемпер, положил это письмо в свой собственный почтовый ящик, взял рюкзак и пошёл на автобусную остановку.
EdWeber